В Москве – гулянья, потехи, фейерверки. Никогда новое столетие от старого так не отличалось: начало году 1700-му и веку ХVIII-му указом царя российского Петра I велено было считать не с первого сентября, не с сотворения мира, как заведено это было на Руси веками, а с 1 января, с Рождества Христова, – как это делалось в "просвященной Европе". И поздравлять друг друга следовало с Новым Годом и Новым столетием. Народ, как водится, поначалу нововведениям противился, роптал. Но в столице был первый настоящий Новый Год, были карнавалы, украшенные елки, подарки, был праздник и было весело в Москве.

В Стокгольме в королевском дворце пол и стены комнат залиты кровью: только что коронованный Карл XII, радостно хохоча, отсекал саблей головы десяткам баранов и телят, пригнанным для этой забавы из окрестных деревень во дворец.

С тем же азартом кровавой игры неугомонный мальчик, юный шведский король возглавил настоящее многотысячное, войско, двинул его на Копенгаген и принудил гордого датского короля подписать невыгодный мир. Затем высадился в Пернау на восточный берег с в о е г о Балтийского моря – чтобы наказать московитов, посмевших осадить шведскую крепость Нарву. Наступивший ХVIII век мнился королю шведов Карлу XII веком славы и господства доблестных шведских воинов.

Однако тайные пружины европейской политики заводились в Париже, где почти полвека на троне сидел Людовик ХIV.

Искушенный в интригах версальский властолюбец умело манипулировал своими вездесущими дипломатами и посланниками, подталкивая и направляя события в угодное ему русло, повсюду извлекая выгоду. Постоянная союзница Франции Турция служила орудием для отвлечения Австрии от вмешательства в европейские дела и одновременно изнуряла войной в приазовье Россию. Крымский хан на руку Людовику, всеми силами старался не допускать мира между ними. Дания, Польша и Россия становились естественными союзниками против Швеции, захватившей их земли, – что тоже устраивало Францию, имевшую свои интересы в раздробленной и ослабленной Германии. Француз граф Конти был выдвинут реальным претендентом на польский престол – и это сулило Франции огромные политические выгоды. Понимая это, Петр I придвинул свои войска к литовской границе, демонстрируя готовность силой возражать против избрания французского ставленника. Аргумент крепнущей России был учтен, – польским королем на сейме избран немец, владелец одного из самых значительных германских государств – курфюрст Август Фридрих Саксонский.

В результате сложнейшей дипломатической борьбы Россия, неожиданно для Франции, добилась значительного успеха – 18 августа праздновалось заключение с Турциею тридцатилетнего мира.

Обеспечив таким образом на Юге страны гарантированное спокойствие, Россия могла вплотную приниматься за решение проблем своего Северо-запада, русского балтийского побережья, где бесцеремонно и безнаказанно хозяйничали шведы. Азов и Балтика многие десятилетия будут являть собой важнейшие узлы геополитических распрей и, словно полюса электрических полей, всегда держать Россию в напряжении.

Уже 19 августа была объявлена война Швеции. Тогда никто не мог знать, что положено начало длительной и изнурительной Северной Войне, которая будет тянуться больше двух десятилетий и стоить многие сотни тысяч человеческих жизней. Осенью 1700-го года под Нарвой русские войска приняли первое сражение в этой войне. Потерпели первое тяжелое поражение, потеряли множество воинов, почти всю артиллерию. Сильные, хорошо обученные и вооруженные шведы дали России урок весьма жестокий, но, тем не менее, как оказалось, урок полезный: Россия вынуждена была признать, что может быть повержена, если немедленно не начнет реорганизацию своей армии. Державе, вступившей в новое столетье, повезло – у ее руля стоял человек, отлично понимавший это и умевший власть употребить на решение поставленных задач. От Воронежа до Архангельска развернуто было сооружение кораблей – рождался новый российский флот, гарант будущих побед. Налаживалось производство оружия, введено было программное обучение солдат военному ремеслу. По всем отраслям науки и производства массово привлекались опытные иностранные специалисты, им хорошо платили, и они хорошо работали. И уже через год при мызе Эрестфер был разбит корпус шведского генерала Шлиппенбаха – явилась первая, столь важная для обретения духа победа. Затем последуют и Шлиссельбург, и Дерпт, и Гуммелъсгоф, и Мариенбург, и многие другие. Достигнуто было главное: вновь стал российским выход в Балтийское море. В мае 1703 года в устье Невы был заложен город названный Петербургом. И уже в конце года первый купеческий корабль из Голландии пришвартовывается к новопостроенным причалам.

Начиналась новая Россия, и ей так необходим был мир. Петр I, готовый на всяческие уступки, предлагает Карлу XII заключить перемирие.

Оскорбленный поражениями на суше и на море своих генералов, юный швед отвергает все предложения и вознамеривается поставить московитов на колени. Отсекая союзников, дерзко захватывает Польшу, свергает короля Августа, под угрозой разорения Саксонии заставляет уступить трон познанскому воеводе Станиславу Лещинскому. В ответ российские войска заняли Литву, Курляндию, взяли Варшаву. Театр военных действий неумолимо расширялся, накатывая на Белоруссию и Украину. Притихшая Европа напряженно всматривалась в победоносное шествие шведской армады/ многие были убеждены в непобедимости скандинавского воинства и предрекали скорую гибель России.

В июне 1708 года Карл XII с войсками переправился через Березину, вторгся в пределы Российской державы, самоуверенно полагая к концу лета с нею покончить. 25 июня о вторжении стало известно Петру I, который находился на работах в Кроншлоте и на острове Котлин. В тот же день, не мешкая царь отправился в действующую армию. В первых числах июля шведы внезапно атаковали позиции князя Репнина, заставив его с потерями отступить. При этом, правда, сам король Карл XII едва избежал гибели – его лошадь по шею увязла в болоте, и с огромным трудом верные драбанты на пиках вытащили обожаемого монарха. Тут же всем частям был дан приказ отступать к Могилеву.

20 июля в Горках, где стоял главный корпус российской армии, царь Петр судил князя Репнина, давшего застать себя врасплох, явившего врагу слабость, потерявшего много солдат, офицеров, часть обоза и артиллерии. Неудержим и страшен бывал во гневе Петр Алексеевич, но тут до расправы дело не дошло – с Дона было получено известие о подавлении бунта голытьбы и самоубийстве их главаря Булавина. Под влиянием новостей и заступничества князя Голицына царь смилостивился, позволил Репнину вернуться в свой корпус.

Летучие отряды князя Меншикова дали шведам бой под Калишем и обратили их в бегство. Голицын при местечке Добром тоже побил неприятеля, захватил обоз, пушки, много пленных, но вынужден был отступить. Сам Петр I чуть позже при деревне Лесной, что недалеко от Пропойска, перехватил спешившего к Карлу генерала Левенгаупта с многотысячным отрядом и наголову разбил его, взяв огромный обоз и всю артиллерию, на которую весьма рассчитывал шведский король. Трофейные пушки и боеприпасы отправлялись для укрепления обороны Полтавы.

В состав действующей российской армии входили и малороссийские полки под командованием гетмана Мазепы. Возглавляли их известные украинские полковники: Дмитрий Горленко командовал Прилукским полком, Даниил Апостол – Миргородским, во главе Стародубского – после недавней смерти "от рук неприятельских шведских" Михаила Миклашевского, убитого под местечком Несвижем и похороненного в Киеве в Выдубицком монастыре, стоял Иван Скоропадский. Переяславский полковник Иван Мирович недавно был ране и попал к шведам в плен, он еще не знает, что военная судьба уготовила ему последний приют далеко на чужбине.

Огромный театр военных действии, непредсказуемость перемещений шведских легионов требовали постоянной координации контрдействий, непрерывной связи между российскими соединениями. Оперативная связь осуществлялась исключительно эпистолярным способом. Именно к этому периоду, лету 1708 года, относятся письма, подписанные полковником Черниговским Павлом Полуботком. Документы сугубо военной переписки между полковником и командующим армией. Но за строчками служебных донесений проступают и характерные индивидуальные черты действующих лиц. Ра рутинной штабной работой – на присланные приказы следовало отвечать об их выполнении – просматриваются реальные, осязаемые детали сложнейшего механизма действующей армии, которая лишь благодаря сотням курьеров, вестовых, посыльных способна объединиться волею полководца, может выступать согласованно и добывать победы.

В сохранившихся письмах – своя драматургия, своя шифрограмма той далекой войны.

"Сиятельнейший и превосходительнеиший Господин мой премилостивейший благодетелю!" Так начинает свое письмо полковник Полуботок, обращаясь к князю Михаилу Михайловичу Голицыну 19 июля 1708 года из местечка Подгородне. Умелая рука полкового писаря заполняет затейливой вязью пространство большого листа плотной желтоватой бумаги. Лист складывался особым образом, запечатывался сургучом и отправлялся без конверта. Уместно отметить, что Россия не имела своей бумаги. Все делопроизводство всех государственных служб осуществлялось на бумаге изготовленной заграничными фабриками, преимущественно голландскими, датскими или же британскими. Только после 1723 года по специальному распоряжению императора введены будут в России собственные бумагоделательные предприятия.

Пышная форма обращения к адресату была обычной для служебной переписки того периода. К примеру, обязательный полный титул паря занимал едва ли не большую часть страницы. К непосредственному своему начальнику – гетману – полковник иначе, как к "ясновельможному пану" не обращался. А тут князь древнего рода, особа, приближенная к государю, командующий к тому же, потому – сиятелънейший и превосходительнейший. "...Лист ваш, Его сиятельства милостивого моего благодетеля, подан мне вчора поздно, – продолжает Полуботок, – в котором рачит Ваше Сиятельство изображати таковый Монарший Его Царского Пресветлого Величества Указ – же бы з полку моего и з полку Стародубовского полторы тысячи выбранное пехоты посылано было в Быховскую фортецю. Якому превысочайшому повелению со всяким усердием повинуючися, рад оное самым исполнить делом, и в совокупление полку Стародубовскому, – ибыже полторы тысячное число было – з полку моего пол осма ста человек выбрать и отправлять в назначенное место".

Итак, как видим, Полуботок получил указ от самого царя "изображенный" в письме Голицына, поданном вчера – направить в крепость Быхов семь с половиной сотен пехоты из Черниговского полка, объединив с таким же числом стародубовских пехотинцев. И полковник пишет, что готов со всяким усердием повиноваться и исполнить приказ делом, но

"… Однак покорне доношу Вашему сиятельству, же в полку моем бардзо малолюдно теперь учинилося, поневаж оный на семь частей ныне в службу Его же Монаршую разлучен. Якого певная часть еще о Богоявлении Господнем (в конце мая то есть, – В.П.) отправлена была к Услучи и до сего дня и часу под Полонням зостает. Другая часть до Сорокошицкого первозу на Днепр ординована, где Припетъ река у Днепр впадает, – берегучи тоей переправы. Третяя у навозе также над Днепром постановлена. Четвертая - у Любецкому замку, и над самым первозом днепровым. Пятая – против Лоева над перевозом для обережения тоей пристане – отколь цале сподиватися в сих часах неприятельского на сею сторону Днепра для замешания вторгненя, по ведомостях певных, якие щораз тут поновляються. Шестая – в Гомелю еще от месяца марта постановлена. Семая – под Носовичем на границе знайдуется."

Кроме любопытной информации об оборонительной рекогносцировке вверенных полковнику войск из этого фрагмента письма можно извлечь и весьма примечательный подтекст: подробное объяснение командира полка Черниговского следует понимать так, – мол, я бы с радостью исполнил ваше приказание, но и вы войдите в мое положение, вон сколько объективных трудностей накопилось. Полуботок как бы сетует, – и рассеян мол, полк мой по семи местам, да и у каждой части уже есть свое вполне определенное задание. Любопытный получается ответ подчиненного своему высшему начальству, легко читается просто недопустимая волокита и обсуждение целесообразности выполнения полученного приказа. Мотив со всей очевидностью проступает далее:

"… А недавно я з Белой Церкви от ясновельможного Его Милости Пана Гетмана прибывши, любомелем таковый себе засланный ординанс, жебы з полком Стародубовским совокупившися, где указано будет, днепровых переправ от неприятельского наступления боронити. Однак, як дано мне ведати з Гомелю, же кильканадцать корогвей под Гомель над самый Сож прибувши, якобы дивизии Ясне Вельможного Его Милости пана Огинского, гетмана Литовского, почали были в сильне переправоватися на сюю сторону Сожа. Теды до тои переправы, где полку моего люди прежде сего посланные найдуются и боронят того им переходу, выправилем еще часть людей своих в помощь. А я сам з остатком в тропы туда л за ними з воли Ясновельможного Его Милости пана Гетмана простую. Имею непоодаль Гомелю удержатися для того, жебы корогвей оных на сей бок не перепустить. Поневаж бог весть з якими намерениями сюда оне удаютъся."

Иначе говоря, – я уже, мол, выполняю приказ своего собственного малороссийского гетмана, который, собственно, и есть мне тут начальник на то поставленный. Вот если бы Вы я ним сначала как бы договорились – чтобы он отменил свой прежний ординанс, тобишь приказ, и повелел бы мне совокупно с частью стародубского полку идти на Быхов вместо того, чтобы удерживать вышеозначенную гомельскую переправу через Сож, тогда бы, мол было бы совсем другое дело...

..."А до того и на иньшие заглядаючисъ небезпеченьства, бо недавно шведской партии волошя нечаянно впавши до Мозыря, шляхту там будучую погаласовали и зрабовали, а иных и з собою в неволю забрали, – котрая отдавши своего повороту отголос, якобы к Углуску, и теперь непоодаль Днепра показуеться, проведуючи на оном переправ, и хотячи под самые, знать, жнива теперешние вторгнути до полку моего, которым Днепр невеликою тут препоною учинится: иле под сей надходячий час на спад воды, який таковые в себе броды имеет – же скрозь оного месцями может перебристи, а месцями мало що больше над шесть албо семь сажен плавити, як вода спадет; якие полку моего, иле пограничного, на все стороны розерваны, и при мне малолюдствие, – премудрому Вашего Сиятельства раз суждению доносячи, прошу во всем до Вашего наставления."

Таким образом из вполне корректно составленного служебного донесения следует, что полковник Черниговский и рад был бы выполнить указ, что в письме его сиятельства князя Голицына содержится, но с другой стороны – может быть торопиться-то с этим и не стоит. Причин для такого именно ответа приведено, на взгляд Полуботка, достаточно. А главное – все оставлено для премудрого рассуждения и наставления сиятельного князя и генерала: может быть он еще что-то передумает, посоветуется, может быть какие-то новые обстоятельства возымеют действие и тогда последует новый указ, столь же благодарно принимаемый и неукоснительно и ревностно исполняемый, согласно обстановки и военного положения...

"...При том милостивой Его же навсегда полецая мя ласце Вашего Сиятельства моего премилостивейшего благодетеля всего добра желаючи з Подгородне июля дня 18 року 1708 (после даты почерк другой: это писарь, закончив свою работу, подал бумагу на подпись пану полковнику. Тот отложил на минуту крепчайшим турецким табаком набитую трубку, взял из рук писаря перо и власноручно подписался под вышеприведенным им же продиктованным текстом:) найнижчий слуга Его Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского Полковник Черниговский Павел Полуботок".


На обратной стороне листа уже после подписи полковника сделана приписка тем писарским уверенным почерком. Когда письмо уже было составлено и подписано, обнаружился еще один аргумент, и пан Полуботок тут же изволил продиктовать его: "Аже изволить писать Ваше Сиятельство – сколько теперь в полку моем Черниговском людей при мне в походе будет – теды доношу, же кроме тых, якие врозь становленные обретаются – заледве з тысячу вынайдуетъся всех. По написанию листа моего до Вашего сиятельства прислал до мне в пересторогу его Милость пан Халецкий, староста Мозырский, лист з Слуцка до Мозыря писанный – же его милость пан стольник литовский в шести тысячах войска тягнет до Глуска, а оттоль на Украину. Который лист в донесение Вашему Сиятельству тут же посылаючи прикладаю, же ведомость сия о пану стольникове певная меет быти, бо и перед сим о том же з певного донесения мне было ведомо. А так, если ку границам полку моего зближится якоже от Глуска – туда и тракт идет, – теды неменъшую о полку моем учинит трудность. И гдыбы и сей остаток полку моего людей, якие теперь при мне найдуются мел разорван быти, – що все до высокой Вашего Сиятельства подаю уваги."

Еще в середине прошлого столетия Судиенко издал двухтомные "Материалы для отечественной истории". Первый том составило капитальное описание маетностей бывшего гетмана Данилы Апостола: подробностью и содержательностью сей труд превосходит даже и небезызвестную опись дома Полуботка в Чернигове, произведенную после ареста полковника. Во второй том Судиенко поместил огромное количество писем из гетманской канцелярии Ивана Скоропадского: письма его к Гавриле Ивановичу Головкину, ответные письма канцлера к гетману, письма Меншикова, Голицына, иных деятелей. Есть среди них и такие, что относятся к лету 1708 года. Это обстоятельство помогает объемнее и глубже воспринимать происходящее. Тем более, что письма Павла Леонтьевича Полуботка ранее никогда не публиковались.

Со строчками служебных донесений, со страницами военной переписки невидимыми нитями судьбы связаны тысячи и тысячи жизней: за каждым словом письменного приказа или сообщения о выполнении такового стоят тяготы походов, чья-то отвага и чья-то трусость, чье-то геройство и чья-то смерть. Каким образом переплетаются эти нити и как формируется та или иная судьба, судьба конкретного живого человека – то одному богу ведомо. Ежедневно и ежечасно и в войну и в мирное время и светлейший князь, и генерал, и рядовой пехотинец стародубовского полка находятся перед выбором – как поступить? – выполнить приказ немедленно, или не выполнить, солгать или сказать правду, или просто промолчать? Терпеть трудности и лишения, стиснув зубы, или плюнуть на все? Стоять на смерть или бежать с поля боя, или притвориться раненным и сдаться в плен на милость победите ля? На каждом шагу человек делает для себя выбор, зачастую даже не осознавая этого – и согласно вере его, чуткости души его – шкале направляющих его выбор ценностей и приоритетов, – складывается масштаб личности.

В чем залог непогрешимости, где критерии истины? Они для каждого свои во все времена. Единый нравственный закон сформировавший устои человеческого духа помог издревле сформулировать и милосердную всеобъемлющую оценку любых людских деяний: бог рассудит...

В июле 1708 года, когда Павел Полуботок с частью своего полка находился в Подгородив и готовился к маршу на Быхов для отражения атак шведского авангарда, ясновельможный пан гетман Иван Степанович Мазепа был занят не только укреплением Белой Церкви, заготовкой провианта и куража для своих войск, но и проблемами иного свойства. Перед ним, как водится, стоял выбор - немедленно последовать царскому указу и с кавалерией требуемой для усиления российского войска направиться куда велено, или же...

В тот же самый день, когда полковник Черниговский писал письмо князю Голицыну, Мазепа писал Петру I:

..."отпущу оную конницу з компаниею на службу вашего Царского Величества к полкам великороссийским, для неприятеля разорения созади; з которою конницею рад бым и я сердечне на службе Вашего Царского Величества присутственне зоставать для лучшего порядку в чиненню диверсий неприятелю, если бы при надходящой глыбокой весьма знемощолой старости, педокгричная и хирокгричная болезнь препятствием не была, для которой на кони труду понесть не могу, и хотя мало верхом милю и другую проеду, то того много приболеть мушу; однак жив такой немощи и болезне не отрицал бым служить и услужить, хотя б мне пришло на службе Вашему Царскому Величеству при боку Вашом Монаршом, лучше нежели где на стороне и жития пострадать; токмо тое благоразумному Вашего Царского Величества раз суждению предаю, что если я, особою моею гетманскою, оставя Украину, удалюсь, то вельми опасаюсь, дабы под сее время внугринее (от чего сохрани боже) между здешним непостоянным и малодушным народом не пройзышло возмущение, наипаче когда неприятель, исполняя враждебное свое намерение, похочет тайным каким-нибудь образом прелестные свои листы в городы подсылать; а я з здешних не токмо мало, но и никого так верного не имею и усмотреть такого коммендиера не могу, который бы сердцем и душою, верне и радетельно Вашему Царскому Величеству под сей случай служил... Из обозу от Аслам-городка 1708 году июля 18-го нижайший раб и верный слуга гетман войска запорожского Иван Мазепа."

В гетманском штабе, как и полагается, велась напряженная бумажная работа. Писарям некогда было скучать: множество полков под командованием пана гетмана, всем надлежало, соответствующие универсалы рассылать все нуждались в указах ясновельможного. А, кроме того, нужно было умело переписываться с царской ставкою: и больным немощным стариком сказаться, когда уж совсем невозможно затянуть с ответом либо вовсе не отвечать, и лестное словцо Пресветлому Величеству лишний раз замолвить. Помимо всего прочего велась и тайная переписка, генеральный писарь Филипп Орлик сносился через доверенных людей с польской партией, воюющей на стороне шведов, отправлял послания Станиславу Лещинскому, королю польскому, собственноручно составлял под диктовку Мазепы шифровки для княгини Дольской, и тайную же цифирь от нее полученную, сам расшифровывал. Нижайший раб и верный слуга Петра I, всегда готовый служить и услужить царскому величеству, всегда заверяющий, что при боку монаршему готов и жития пострадать, той же самой рукой на такой же точно бумаге, как и царю, писал слова и совсем иного рода, подчиняясь смятениям и страхам своей души. Не из-за немощной старости своей и уж тем более не из-за неусыпных забот по недопущению "заметания" в Украине отказывался Мазепа лично привести конницу в соединение с российскими войсками, как то было ему приказано. Он просто боялся, панически боялся того, что тайные его помыслы, секретные его сношения с неприятелем, несмотря на всю чрезмерную его предосторожность, каким-либо образом стали ведомы царю и приглашение (приказ) идти на соединение с конницей генерала Инфлянта – это просто хорошо замаскированная ловушка - придешь туда, а там уже ждут. Никому не верил Мазепа, всех подозревал, всех боялся. Даже самым ближним своим помощникам и соратникам постоянно грозил расправой – как бы упреждая и с их стороны возможную измену. Отчаянье и страх, как и доблесть, как твердость духа – диктуют свой выбор.

Совсем скоро будет отправлено Мазепою в шведский лагерь письмо написанное на немецком языке. С латыни его переведет гетманский аптекарь, сам же и напишет: ни подписи, ни печати на всякий случай на бумаге не будет поставлено. Доставить пакет по назначению гетман поручит Быстрицкому: на немецком языке он приветствовал приход шведов и просил непобедимого короля войско запорожское и весь народ Украины освободить "от тяжкого ига московского". Всего через три месяца Мазепа под покровом ночи в дождь и распутицу верхом, забыв о "глыбокой знемошолой старости" и болезнях, вплавь переберется через Десну и Сейм, явится под знамена короля шведского неподалек от Новгород-Северского, увлекая за собой некоторых своих приближенных из старшины генеральной и до тысячи казаков. А еле через полгода дано будет генеральное сражение под Полтавою. Но до этого писарям еще ох как много нужно бумаги исписать...

Война тем временем продолжалась. Не прекращалась ни на час и военная переписка: десятки, сотни реляций, рапортов, приказов, сообщений, промеморий и прочих посланий исходило во все стороны из ставки царя; сюда же стекались отовсюду донесения о делах внутренних и международных. Ежедневно обрабатывался огромный поток корреспонденции, – в нем нужно было разобраться, прочесть, как минимум, осмыслить, сопоставить с другой информацией, написать ответ.

Хватало работы и писарям князя Михаила Михайловича Голицына и полковника Черниговского Павла Полуботка. Настал август 1708 года, положение на, Украине, где шли военные действия, было очень напряженным. Письма Полуботка Голицыну передают атмосферу тех дней. Их тон существенно изменился, уже нет посылов на ясновельможного пана гетмана, следуют конкретные ответы на полученные от командующего приказы.

"Сиятельнейший и превосходительнейший господине! Господине мой премилостивейший благодетелю! Дня вчорайшего прынесены до мне два листы от Вашего сиятельства милостивого моего благодетеля писанные, еден с отражением такового премоцного монаршего Его Царского Пресветлого Величества указу, жебым полку моего пятьсот человек пехоты отправовил до фортеци Быховской, а другой – жебым ишол и сам з полком моим ку Пропойску. Який монарший Его Царского Пресветлого Величества Указ по моей должности исполняючи, выправилем зараз указанное число пехоты доброй и вружоной в, назначенную дорогу до Быхова при сотникове полку моего, у военных делах добре знаючимся и во всем справном. А и сам с сего месця з полком моим рушаю в злучення з паном полковником Стародубовским, складаючи себе тракт ку Пропойску. О чем Вашему сиятельству доносячи, милостивой его же благодетельской навсегда вручаю мя ласце.

Вашего сиятельства премилостивейшего
моего благодетеля всех добр
желаючий найнижший слуга
3 табору з под Ути августа 5-го
року 1708
Его Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского Полковник Черниговский Павел Полуботок."

И весьма показательная совершенно ревностная приписка обнаруживает ся на обратной стороне листа:

"Сотникове моему, который меет коменду над пехотою полку моего приказалем жжебв спешно в своей дороге ишов, а прыйшовши до фортеци Быховской, всякое належное послушеньство его милости господину комендантове тамошнему отдавал."

Как бы не был труден путь по Пропойскому тракту в начале августа 1708 года, сколько бы не доводилось встречать водных преград, какие бы не подстерегали неожиданности – полк Черниговский во главе с паном полковником Полуботком приказ выполнит. В жару и дождь, по несжатым хлебам и сквозь лесные чащобы, средь бела дня и безлунной ночью скачут отважные вестовые, порученцы с пакетами – чтобы, настигнув на марше, передать полковнику от генерала новый приказ.

Следующее письмо Полуботка Голицыну написано через несколько дней после предыдущего. И уже из-под другого населенного пункта.



"Сиятельнейший и превосходительнейший Господине! Господине премилостивейший мой благодетелю! Одебралем лист Вашего Сиятельства премилостивейшего моего благодетеля августа 14 дня, принесенный от пана полковника Стародубовского простуючи из Пропойску по сей стороне реки Ипуте, з объявлением такого монаршого Его Пресветлого Царского Величества указу – жебым поворочал з полком моим ку Чернигову для устроения городового дела в поправованню фортеци Черниговской, и для надлежащих во всем полку моем порядков. Чтоб хлебы молотили, в ямы прятали, и где можна в лесах, чили в яких кольвек скрытых месцях места для себе и для скоту усматривали, когда бы неприятель ку Пропойску надался. О яком неприятеле уведавши, же под Пропойск з Могилева простует, и исполняючи превысочайший Монарший Его Царского Пресветлого Величества указ, повешулем был полк мой в сих же днях ку Чернигову, а сам комонно у килька десять коней по письму до мне од пана полковника Стародубовского писанному, на малое время поехалем был под Пропойск для обачення з оным. А же в той дорозе принесен мне вновь повторный лист од Вашего Сиятельства через посланного моего з таковым монаршим Его Царского Пресветлого Величества указом, жебым сам ку Чернигову только ехал для скорейшего збору провиантов и для иных, в листу Вашего Сиятельства описанных, причин. А полк мой з наказным полковником оставил под коменду полковника Стародубовского. Тэды послалем зараз за оным в Тропов по вычитанию Вашего Сиятельства листу, – жебы удержать его, до которого и сам спешу. И прикажу, иж бы до далъшого Вашего Сиятельства указу, тут, где в певных местах знайдовалем, забераючи собе всякие указы от пана полковника Стародубовского. А сам поспешу к Чернигову для исправления указного дела. Однак доношу, же йти без его в Чернигов великая учинится трудность. Когда монаршему Его Пресветлого Царского Величества чинячи за досить указу надобно будет фортецу Черниговскую поправить, которая дале потребует поправы, иле теперь, як неприятель просто змеряет ку границам малороссийским, а без поправы трудно будет той фортецы удержатися, бо по многих месцях опала. А если к тому еще за наступлением неприятельским внутрь города и от приходу коло города строение по указанному числу сажень латать и месца очищать, то и так бы тим моим полком помочи учинилось много – вывожовати в города и около города ламаное строение, понеже тое дело без людей готовых скоро управиться не можем. Що все до высокой Вашего Сиятельства подаючи уваги и разсуждения, прошу скорого на чом воля Вашего Сиятельства будет о полку моем указу, если тут меем по нынешнему указу бавитися, чили першему повелению монаршому – к Чернигову простовать. И мне при том з моими найнижшими услугами милостивой его благодетельной на завше полецаю ласце.

Вашего Сиятельнейшего Превосходительнейшего благодетеля моего найнижший раб Его Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского Полковник Черниговский
Павел Полуботок

з под Лотоков
августа 18 року 1708"



Три столетия назад не было печатных машинок, радио, телеграфа, компьютеров, факсов, модемов, пейджеров – все письма писались исключительно от руки. И в каждом случае, соприкасаясь с поверхностью бумаги, кончик пера оставлял свой собственный индивидуальный след: каллиграфия опытного писаря, цвет чернил, почерк, стиль, строение фразы, качество бумаги – все это позволяет ощутить, на вкус попробовать дух, атмосферу времени. Особенности языка писем, витиеватость обращений, обилие полонизмов, многослойность построения заставляют писцовую вязь з в у ч а т ь ибо нужно вчитываться внимательно в каждую строчку, чтобы разобраться в нюансах и уловить смысл мудреной фразы. Характерный, узнаваемый стиль черниговского полкового писаря передает особенности голоса самого Павла Леонтьевича Полуботка. А если при этом еще разложить на столе карты России, Украины, Польши, Белоруссии подробные, старые и, читая реляции полковника командующему, находить все упоминаемые населенные пункты, перевозы, переправы, фортецы и речки - возникнет перед глазами вполне объемная картина далекого минулого. Но это для нас сейчас оно минулое, а для полковника Войска Его Пресветлого Царского Величества Запорожского Черниговского, диктующего письма летней ночью 1708 года при огарке свечи или у походного костра – это живая, полная хлопот и опасностей ежедневная военная работа. И за каждым решением, за каждым выполнением или невыполнением приказа не только собственная карьера и судьба, но и судьбы и жизни многих тысяч людей, а в связи с этим и тяжелейший для христианина груз ответственности.

Осень 1708 года накатила на Украину непрестанными военными действиями. Причудливые перемещения войск Карла XII по землям Полыни, Литвы, Белоруссии привели шведскую армию через Смоленск и Могилев к Стародубу.

Крестьяне косили травы, убирали и молотили хлеб, выпасали скотину – готовились усердно к зиме. И с тревогой наблюдали каждодневные воинские передвижения – по дорогам пылили огромные обозы, артиллерия, конница, проходили пешо малыми отрядами и многотысячными соединениями войска в разных мундирах, носились по бездорожью, направляемые неведомой волею, шведские уланы и российские кирасиры, польские жолнеры и украинские казаки: по этим полям, городам и селам, над садами, храмами и погостами шла великая Северная Война. Понять цель и логику всей этой безумной военной суеты могли, разумеется, немногие, да и недосуг был простому землеробу разбираться в хитросплетениях международной политики, Слава богу, телевизоров в хатах не было. Но и так ясно было, что прет неприятель на нашу землю силою неисчислимой, русский царь со своей армией кладет все силы, чтобы не уступить могучему врагу, чтобы не допустить поругания отечества. Горят деревни, сотни и тысячи трупов остаются на полях сражений, страдания, кровь и слезы заливают землю. Почему и за что нужно платить такую цену, никто не скажет, и никто не научит, как выжить в войне, если тебе не суждено было выжить.

Шведский авангард под командованием генерала Лагеркрона двинулся вглубь Украины. Русский генерал Инфлянт отправлен был для преграждения ему пути. Сюда же под Стародуб велено было идти с конницею гетману Мазепе. Однако Иван Степанович к месту военных действий не спешил, то сказывался больным, то ссылался на непогоду и распутицу. И царь верил ему. Даже таковой был указ прислан – ежели недомогает гетман, пусть на время похода заменит себя кем-то из старшины генеральной, а сам выздоравливает и потом присоединяется. Петр I не сомневался в личной преданности Мазепы, который верой и правдой служил царю последние четверть века. Напомним, что на престоле российском Петр Алексеевич с 1682 года, с десятилетнего возраста, и в 1708 году ему было 36 лет. Мазепа старше почти вдвое и на гетманстве с 1687 года.

Много раз за это время являл Мазепа свою нижайшую и раболепную службу, был обласкан и награжден двором, как никто из малороссийских деятелей, – был Иван Степанович кавалером ордена Андрея Первозванного, высшей награды государства, был по ходатайству царя возведен в княжеское Священной Римской Империи достоинство, а сколько у него было земель, деревень, дворов и людишек во владении он и сам точно не знал. Самым богатым и самым важным паном на Украине был гетман Мазепа.

Доходили до Петра I сведения о своевольствах гетмана, о поборах жестоких и судах неправедных, о сластолюбии и затеваемой измене, – не верил доносам царь, на все закрывал глаза, ни на минуту не позволял себе усомниться в верности Мазепы. В доносе Кочубея и Искры усмотрел руку неприятельскую, желающую клин вбить между царем и. гетманом на корысть короля шведского. И хоть пытки ничего не дали, обезглавлены были Кочубей и Искра за донос на Мазепу. Верил гетману царь больше, чем всем остальным.

Генерал Инфлянт не дождался подкрепления гетманской конницы, вступил в бой с Лагеркроном под Староцубом и заставил того, неся потери, ретироваться. Тем не менее, шведы, умело маневрируя, продолжали углубляться в земли Украины: прямой путь открывался на Чернигов, Нежин, Киев. Казалось, что российская армия уже не в силах остановить войско Карла XII, "непобедимого короля", – как часто повторял в шифрованных письмах своих польский ставленник шведов Станислав Лещинский.

Чем ближе подходили шведы, тем неуютнее чувствовал себя старый гетман, как на иголках сидел - с одной стороны паны старшина генеральная постоянно жалуются на неудобства и притеснения чинимые московскими войсками, с другой стороны приказ явиться в Глухов, где расквартирован штаб российской армии может оказаться ловушкой,- в пору было и в самом деле расхвораться. Мазепа дошел до Борзны, что неподалеку от Батурина, расквартировался там. Но как только дошла до него весть, что князь Меншиков с отрядом направляется к Борзне (в подлинных целях такого маневра у испуганного насмерть гетмана сомнений не возникало, ни о чем другом, кроме как о том, что это его арестовывать едут, он и думать не мог), он тут же немедленно срывается с места и, переночевав в Батурине, с рассветом переправляется через Сейм, затем мчится во весь опор, преодолевает Десну и к ночи достигает шведских позиций. 24 октября 1708 года Иван Мазепа с группой единомышленников и небольшим отрядом казаков оказывается в стане Карла XII. И ему остается только устно повторить все то, что он уже писал королю шведскому в тайных посланиях, изъявить великую радость о прибытии королевского величества в Украину, просить протекции себе, войску запорожскому и освобождения всего народа от тяжкого ига московского.

26 октября об измене гетмана узнал Петр I. Весть эта больно резанула по сердцу монарха: на кого ж тогда положиться, кому ж тогда верить, если предательством платят за царское расположение самые обласканные, те, кого с детства знал и любил?! Показательно, что первый указ царя был о пропажи Мазепы, - мол, по полученным данным гетман Иван Степанович Мазепа с некоторыми своими сподвижниками из старшины малороссийской пропал, а куда и как - пока неизвестно.

Только следующий указ был уже об измене гетмана, о переходе его на сторону неприятеля шведского.

В тот же день Меншиков обложил своими войсками Батурин и взял его, как изменничье логово – город был жестоко наказан за то, что царь всецело доверял Мазепе и так в нем обманулся: в Батурине явилось все писанное в доносах Кочубея о заговоре и готовящейся измене лютою правдой. Что ж теперь следовало бы с гетманом бежавшим учинить, еже ли за упреждение сего два старых заслуженных казака полковник Полтавский Иван Искра и судья генеральный Василий Кочубей голов своих лишились?

На первые числа ноября в Глухов вызывались все полковники и старшины малороссийские не последовавшие за Мазепой под шведские знамена Война продолжалась и нужно было восстановить структуры управления казацкого войска, как составной части действующей российской армии, сохранить его боеспособность. Ничего не мешало Петру I назначить на высшие командные должности своих людей и тем самым сразу укрепить дисциплину и решить множество проблем. Но он велел согласно традиции провести выборы нового гетмана. Съехавшихся представителей полков ждал впечатляющий спектакль низложения и проклятия Мазепы, священнослужители предавали анафеме на все вперед времена его память, огню было предано изображение бывшего гетмана. После назидательной увертюры приступили непосредственно к выборам. Реальных кандидатов на булаву было двое: полковник Черниговский Павел Полуботок и Стародубский полковник Иван Скоропадский. Высочайше был поддержан и рекомендован последний. За него и проголосовали.

Военные дела не ждали, враг был всего в дневном переходе от Глухова, старшина прежняя и новоизбранная должна была разъезжаться по своим подразделениям, приступать к своим обязанностям. И, тем не менее: в те же первые дни ноября 1708 года по горячим следам решались и вполне мирные житейские проблемы. Тут же в Глухове было объявлено, что бывший гетман лишается всех званий, титулов, наград и, что важнее - накопленного за долгие годы службы имущества как движимого, так и недвижимого. А накопить Иван Степанович за время своего пребывания у власти сумел немало, было на что позариться преемникам его. По закону и согласно традициям войска запорожского большую часть имений своего предшественника наследовал новый гетман Иван Скоропадский, это ни у кого возражений не вызывало. Однако и Полуботок, как бы в компенсацию того морального ущерба, что претендовал на булаву, но избран не был, считал себя в праве на ощутимое материальное вознаграждение. Нужно было не мешкая расстараться, используя благосклонность российских вельмож, испросить себе куски пожирнее со стола бежавшего малороссийского магната: было известно, что царь не против щедро наградить всех тех, кто явил ему верность.

Приближенные царя советовали Полуботку немедленно подавать прошение на высочайшее рассмотрение, обнадеживали, что милость будет всенепременно явлена.

Сохранились чрезвычайно интересные документы относящиеся к этой стороне дела: несколько листов бумаги исписанных, исчерканных, правленных-переправленных, тут же есть и более чистые, беловые писарские копии. Ясно, что с юридической точки зрения имеют значение лишь экземпляры, скрепленные подписями и печатями. Но чтобы эти самые подписи заполучить и тогда – триста лет тому – просителю необходимо было под суетиться, выполняя определенные требования. Сохранившиеся черновики позволяют заглянуть за кулисы канцелярской работы и приоткрыть механику подлинных процессов прохождения прошения к своему окончательному заверенному печатью виду.

Отчуждение "изменничьих маетностей" – процедура деликатная, требующая не только хозяйственных навыков, но и политической зоркости, интуиции, сметки. На высочайшее имя следовало подавать взвешенное, аргументированное прошение, просить тленно и только то, что тебе могли дать. Без помощи людей хватких, сведущих, держащих нос по ветру такие дел не провернуть, нужна достоверная информация, нужны точные, проверенные данные. Черновики челобитной Полуботка убедительно демонстрируют то, как непросто было с р а з у составить список того, что бы он хотел получить в награду от царя. Почерки писарей открывают и такую подробность, что оба документа – и прошение полковника и царская жалованная грамота в ответ на это прошение – готовились в одной писарской кухне. Очевидно, что делалось это из вполне практического расчета на ускорение процедуры. Оговаривались и уточнялись с кем положено все детали на уровне черновиков – чтобы к выходу на подпись явились вполне согласованные документы.

"Пресветлейшему и державнейшему Великому Государю Царю
и Великому Князю Петру Алексеевичу Всея Малыя Великия и Белыя России Самодержцу,
Вашему Царскому Пресветлому Величеству,
падши до лица земле, чолом бью",

– так начинает Полуботок свою челобитную осенним днем 1708 года в Глухове. Примечателен один из черновиков, начинающийся словами "по титуле большом царского величества", – то есть, опуская формальности, кои можно будет привнести сразу в беловую бумагу, опытный писарь приступал к самому тексту. А "большой титул" в челобитных абсолютно согласовывался с тем, который следовал в жалованных грамотах, начинавшихся обыкновенно словами: "Мы, Пресветлейший и Державнейший Великий Государь царь и Великий Князь Петр Алексеевич, всея Великия, Малыя и Белыя России Самодержец, пожаловали... и т. д." О чем же бьет челом царю Павел Леонтьевич Полуботок?

"Видячи я на достоинство мое преизобильную Вашего Царского Пресветлого Величества милость, смею просить Вашего милосердного монаршого презрения за верные отца моего и моей Вашему Царскому Пресветлому Величеству службы, дабы Ваше Царское Пресветлое Величество пожаловал мене..."

Обращает на себя внимание упоминание верной службы отца Полуботка, которая тоже заслуживает "монаршого презрения", так как всем известно было – Леонтий Полуботок сильно пострадал именно от Мазепы. И этот нюанс, как видим, весьма искусно вплетен в прошение. Жалованная грамота конкретизирует и участив полковника Черниговского в последних событиях: "за верные и усердно радетельные службы, – будет написано там, – как в военных действиях против неприятеля нашего короля шведского также и за показанную непоколебимую верность в настоящем случае измены бывшего гетмана Мазепы", – то есть, чтобы уже совсем было ясно, за что именно следует награждение.



Итак, Полуботок бьет челом самодержцу российскому: "... дабы Ваше Царское Пресветлое Величество пожаловал мне, верного своего слугу в полку Черниговском местечком Любечем с перевозом на Днепре Любецким и Лоевским, з озеры, з приселками к тому местечку на ложными, з лесами, сенные поколю, з деревом бортным и до бортен згожим, и со всякими угодьями..."

С чего бы это пану полковнику вдруг захотелось владеть целым местечком Любечем с приселками и прочими угодьями? Словно бы для разъяснения мотивов составлена была особая страничка, которая не вошла в окончательный текст ни прошения, ни грамоты жалованной, но которая, по всей видимости, воспринималась в качестве аргумента при уточнении списка того, что следует пожаловать Полуботку и почему. Это как бы справка изобличительная:

"Местечко Любеч належало прежде до полку Черниговского и потом оное с приселками, с озеры, с перевозом Любецким и Лоевским, со всеми угодьями взял себе изменник Мазепа и владел.
Село Домышлин изменника Орлика писаря генерального с хутором и мельницами на Брече, которое ему от Мазепы дано.
Села Старые и Новые Боровичи до полку Черниговского належали, которые, розданы в розные владения с слободками.
Село Орловка прежде было гетманича Григория, которое Мазепа отдал был. обозному генеральному Борковскому, а по смерти его взял ту Орловку Мазепа себе и случил с селом Кизиловкою и тем всем овладел.
Село Оболонье с городищем и гутищем издавна было протопопа Нежинского Семена Адамовича, которые еще гетман Иван Самойлов по взятии того протопопа за измену в ссылку, на себя одобрав, соединил был с селом Крысками, Псаровкою и Савинцами, которыми всеми изменник Мазепа владел..."

Доводы приведены достаточно убедительные – раз перечисленным владели изменники, значит его можно пожаловать более достойным подданным. В данном случае правомерны оказываются притязания испрашивающего вышепоименованные маетности Павла Полуботка.

В челобитной подробно и обстоятельно перечислены все села, рудни, мельницы, перевозы, гребли, земли пахотные и покосы, леса и озеры, хутора и приселки, которыми желал бы владеть полковник Черниговский в награду за явленную царю верность. Список получился весьма внушительный, что свидетельствует о понимании Полуботком важности сделанного им выбора. "Просите и дано вам будет по заслугам вашим", – подсказывали сведущие люди. Заканчивает же свое челобитное обращение к монарху Полуботок так:

"... и по милостивейшему своем монаршем презрении милостивую указал свою, монаршую жалованную мне в вечное на тые вышеписанные все добра выдать грамоту, которую одержавши, должен зостаю до кончины живота своего Вашего Царского Пресветлого Величества служить не щадя моего здоровья ж за его Монаршее достоинство умирати."

Просьба Полуботка была полностью удовлетворена – все им испрашиваемое в челобитной без исключения перешло и в высочайшую жалованную грамоту. И не случайно тут же, среди черновиков этого государева документа есть и продолжение "наградного листа", объяснение иной, родственной подоплеки отчуждаемых маетностей.



"В нынешнем 1708 году ноября 12 дня бил челом нам Великому Государю он, Черниговский полковник Павел Полуботок, – что в прошлых годах бывший гетман Мазепа, с начала гетманства имея некакую свою злобу на бывшего Гадяцкого полковника Михаила Васильева, взял себе во владение все маетности ево и отдал племяннику своему Ивану Обидовскому. Именно: село в Сумском полку в Лебединском уезде Михайловку с мельницами и иными ку оному приналежащими селами – Озаком, Букмером, Грунею, и с озеры, лесами, с сенными покосы, и со всеми угодьями – как полковник Михаиле Васильев владел по нашей Царского Величества жалованной ему данной грамоте. Он же, изменник Мазепа, отдал его ж, Михайлов двор, обретающийся в Гадяче, бывшему полковнику Гадяцкому Михаиле Борисовичу. Да хутор к замку гадяцкому присоединил. Мельницы на речке Груне и иные его в том же Гадяцком полку грунта купленные роздал кому хотел. Тако ж де он, Мазепа, дал вышепомянутому племяннику своему. Обидовскому к вышеписанным селам Михайловке и иным в полку Лубенском, село Коровинцы, которым селом також владела, як Михайлов кою и иными, по смерти Обидовского до ныне жена его.

Понеже он, полковник Черниговский ближайшим наследником есть к маетностям бывшего Гадяцкого полковника Михаилы Васильева, ибо жена его ему, Михаилу, родная сестра. Его, полковника, в особливое Нашем Монаршьем милостивом презрении за многие верные к нам Великому Государю Нашему Царскому Величеству службы, пожаловали его, велели все те прежде помянутые маетности шурина его по данной ему грамоте и границам учиненным, отдать ему в вечное владение, прилучаючи к тем маетностям по нашей особой Государевой к нему милости и село Коровинцы в вечное владение."

Женат Павел Полуботок был на Евфимии Васильевне Самойлович, родной брат которой Михаил и пребывал до мазепиского гетманства на полковничестве в Гадяче. Эту родственную связь сочли, вероятно, тоже вполне заслуживающей компенсационных пожалований: написана была соответствующая челобитная – а в ответ на нее – царский указ, жалованная на вечное владение грамота.
Заканчивается она так:
"... все вышепомянутое со всякими угодьями ему, полковнику Черниговскому и жене его и потомству его в вечное владение отдать указали. Что мы, Великий Государь силою нашей сеей Царского Величества грамоты укрепляем и утверждаем. Понеже он ту нашу Царского Величества милость и сюю жалованную грамоту получил за верные отца своего, також и за свои верные ж и радетельные и знатные к нам Великому Государю службы. И чтоб вперед смотря, на те его службы, дети его, внуки и правнуки и кто по нем рода его будет - также к нам, Великому Государю и нашим государским наследникам служили. И для вящщего утверждения той нашего Царского Величества к нему, полковнику, милости и ради свободного и вечного помянутыми маетностями ему ж потомству его владения
дана ему сия Наша Великого Государя
милостивая жалованная грамота
за Нашего Царского Величества Государственною печатью
в Глухове ноября в день 14 1708 року.
подписал граф и кавалер Гаврило Иванович Головкин
по сему по указу великого Государя."

Немалый кусок мазепинского пирога отхватил себе расторопный Павел Полуботок, сумев вовремя смазать как следует чиновничьи механизмы придворной, канцелярии: более двух тысяч дворов и огромные земельные владения переходили к нему силою большой государевой печати. Был повод отслужить благодарственный молебен в Успенском соборе Елецкого монастыря в Чернигове, на погосте которого в фамильном склепе покоился отец его, Леонтий Артемович, в свое время униженный и обобранный тем же Мазепою и теперь имевший все основания радоваться вместе с сыном и торжествовать – царская грамота делала Полуботков самыми богатыми землевладельцами гетманщины.

Справедливости ради необходимо отметить и то обстоятельство, что царским правительством предусматривались мерь по вознаграждению не только высших чинов казацкой иерархии, принимающих участие в сражениях с армиями Карла XII, но и любого подданного. В ноябрьском Указе-Манифесте 1708 года подписанном Петром I официально объявлялись материальные стимулы, как следствие вторжения шведов в пределы Малороссии и измены гетмана Мазепы. Оказывать сопротивление шведам и проявлять усердие в борьбе с неприятелем было весьма выгодно:

"При сем объявляем, – написано было в Манифесте широко распространенном среди населения края, – что кто из народу малороссийского (то есть, не суть важно какого сословия и состоящий ли в армейском подразделении человек) из неприятельского войска возьмет в полон генерала – тому за одного 2000 рублей, за полковника – 1000, а за офицеров – по расчету по чину, солдат и драгун – по 5 рублей за одного, а за убиенного каждого неприятеля – по 3 рубля."

Нельзя сказать со всей определенностью, как именно велась подобная бухгалтерия, но ясно, что Полтавская баталия – если обещания Манифеста исполнялись – принесла многим победителям не только моральное Удовлетворение, но и существенное прибавление к жалованию. К примеру, Данило Апостол пленил и препроводил в российский штаб генерального есаула Гамалею и сына полковника Горленко, – зачлось ли ему? Ведь они с Мазепою были на стороне неприятельской...

Война пожинала свой урожай смерти и разорений, кого-то она одаривала нежданной добычею, кого-то изобличала в трусости, кого-то венчала лаврами героя, кого-то клеймила тавром предателя, – как все войны на земле, и эта, Северная была порождением человеческих несовершенств и горнилом избранных судьбою душ.

Только начиналось ХVIII столетие, этой войне уготовано было всего лишь открывать длинный список последующих войн и конфликтов, из которых предначертано складываться истории Европы и мира.

Чудом уцелевшие и прочитанные нами письма лета и осени 1708 года –это микроскопические песчинки под колесами громады истории. Но каждый такой исписанный лист бумаги дошедший к нам через века – пусть это даже будничный внешне сухой отчет канцелярского служителя, – это возможность заглянуть вглубь таинственных процессов формирующих нашу подлинную историю и нас самих, ибо даже в самых неправедных или лживых документах заключена правда времени – ценнейшее из достояний человечества.

---

"предыдущая глава"

"следующая глава"