Тема наследства неспроста является одной из самых устойчивых в мировой литературе: силы интересов и мотиваций вызывают такие поступки, порождают такие характеры, что борьба за обладание наследством становится увлекательнейшим сюжетом, сопровождается раскрытием потаенных глубин человеческой сущности.

Если у короля или герцога два сына, то их борьба за наследование короны и титула станет пригодной для трагедии.

Наследство ростовщика или пекаря способно породить драму. В любом случае жизненные коллизии, связанные с борьбой за наследство всегда во все времена пронизаны энергией конфликта.

У Павла Леонтьевича Полуботка кроме трех дочерей было два сына – Андрей и Яков. Наследники, стало быть, по прямой линии, – классическая расстановка для внутрисемейных распрей.

Однако в данном случае жизнь распорядилась особенным образом, выведя тему наследства Полуботка на государственный, исторический уровень.

Один из притягательных мотивов, положенный в основу всех дальнейших заключений о гетманском наследстве, вскользь уже отмечался – это существование казны Войска Его Царского Пресветлого Величества Запорожского.

Войсковая казна это вполне реальная и весьма ощутимая сумма, находящаяся в ведении гетмана и генеральной старшины, обеспечивающая, как боеспособность войска, провиант, содержание, так и растущий уровень личного благосостояния вышеупомянутой старшины. Собственно, за канцелярскою тяжбой с Коллегиею Малороссийской о судах неправедных и поборах необоснованных стояла прежде всего забота гетманской администрации о сохранении за собой именно права собирать всевозможнейшие налоги и разнообразные подати с казачества и прочего посполитого люда, то есть, забота о пополнении казны.

По издавна заведенному порядку сюда же, в войсковую казну, поступала и половина от конфискованного.

Вспомним низложение Многогрешного, Самойловича, того же Мазепы.

Впрочем, что касается Ивана Мазепы, то ему удалось, переходя на сторону Карла ХII, прихватить с собою изрядную часть денежного запаса. Сотнями тысяч золотых он поддерживал шведское войско и расплачивался с турками за гостеприимство.

Издавна в казну поступали и наиболее ценные трофеи, воинская, стало быть, добыча.

Структура гетманской администрации подразумевала и более мелкие финансовые единицы: была в каждом полку и своя полковая казна, велась отчетность, составлялись описи затратам и пополнениям. Но, разумеется, казна гетманская, как ей и положено, была основным капиталом войска.

О механизме распоряжения казною может поведать такой случай из практики гетманства Мазепы. Когда ближе к разрыву, Мазепа был в очередной раз уязвлен бесцеремонностью князя Меншикова, через голову гетмана отдавшего приказ казацким полкам, оскорбленный предводитель украинского войска воскликнул:

«Может ли быть большее поругание, посмеяние и уничижение моей особе: всякий день князь Меншиков со мною видится, всякий час со мною разговаривает, и, не сказавши мне об этом ни одного слова, без моего ведома и согласия, посылает приказания людям, мне подчиненным! И кто же там Танскому, без моего указа, выдаст месячные деньги и провиант? (Помните под челобитной «з Коломаку» подпись полковника Киевского Антония Танского? Так это тот самый полк имеется в виду – В.П.) И как он может без моей воли, – продолжает Мазепа, – идти куда-нибудь с полком своим, которому я плачу жалование? А если бы пошел, то я бы его велел, как пса, расстрелять. Боже мой! Ты видишь мою обиду и уничижение!».

Оставим гетману Мазепе его оскорбленное самолюбие в момент принятия рокового для его жизни решения, обратим внимание на то, что он – гетман – платит полкам жалование, финансирует провиант и прочие экспедиционные расходы. Таковых полков у него два десятка, и в каждом войска тысяч по десять – выходит, денег нужно гетману немало, и они у него есть!

У нас еще будет возможность познакомиться с совершенно удивительной и прекрасной, легендарной в полном смысле этого слова, версией содержания и судьбы казны войсковой – ближе к концу расследования, в одном из приложений.

А пока давайте последуем «безупречной» логике посланников московского правительства. Им дано было задание описать малороссийские маетности арестованного в столице Полуботка, дабы составить полную картину владений наказного гетмана. И опись была проведена с завидной просто-таки добросовестностью.

К моменту ареста Павел Леонтьевич имел все основания считаться самым богатым человеком на Украине. По земельным и дворовым владениям богаче него был раньше разве что только Мазепа, имения которого перешли потом к Скоропадскому, а в немалой степени достались и самому Полуботку. Ну, а позже, разумеется, превзойдет всех последний гетман – Кирилл Разумовский. Да, так было у Полуботка более 2300 дворов в личном владении. И приносило владение это ему доход немалый. Хозяином он был доглядным, рачительным. И то уж нужно отметить, что задолго до Петрова указа сам ввел у себя в землях овцеводство обширное, статью дохода весьма прибыльную. Были у него, как водится, мельницы, пасеки, винокурнии, смоловарни, были рыбные промыслы и звериные угодья – все, пожалуй, было. И сыновья были, двое, Андрей и Яков, о которых отец считал себя обязанным позаботиться. И многочисленная прочая родня по всей Украине.

Что касается родни Полуботка, то упоминания стоит ранняя смерть первой его супруги, племянницы Самойловича, Евфимии Васильевны, которая оставила мужа в преддверии грозных испытаний – в феврале 1717 года. Заботливые сестры и ближайшее окружение уже к осени следующего года подготовили новую жену, которой суждено было стать вдовой наказного гетмана – Анну Романовну Лазаревич. Пример столетнего Забелы, надо полагать не весьма вдохновлял Павла Леонтьевича – детей он оставил лишь от первого брака. Было у него три дочери и два сына. О сыновьях следует сказать особо, так как и они подвергались тщательному досмотру и аресту, и их владения описывались – наследники, продолжатели рода, лица сугубо заинтересованные в сохранении богатства.

Андрей Павлович Полуботок, женившись на Марии Кондратьевой, имел пятерых дочерей и сына Василия, о котором в «Родословнике малороссийском» сказано, что он умер бездетным.

Яков Павлович Полуботок имел двух дочерей и сына Семена. (Того самого, что родился в год смерти своего деда).

Семен Яковлевич, возмужав, женился на Анастасии Степановне Леонтович, и та родила ему подряд трех дочерей – Феодосию, Татьяну и Софию…

Таким образом, составитель «Родословника» Модзалевский В.Л. имел все основания заключить, что в третьем поколении от наказного гетмана род Полуботков пресекся. Иссякла его мужская линия, и потому с чисто юридической точки зрения был не прав Александр Иванович Рубец, приглашая на съезд наследников и фамилию Полуботков – то были уже другие Полуботки, отдаленные родичи по линии дядьев Леонтия Артемьича – Алексея и Федора, братьев родных деда Павла Леонтьевича Полуботка, и то при условии, что они сохранились, что имели продолжение. О братьях Еремея Полуботка, напомним, никаких достоверных данных не обнаружено.

Тут уместно будет вспомнить и заявление графа Григория Милорадовича, с которым он выступил в 1907 году, когда узнал о созываемом в Стародубе съезде наследников гетмана Полуботка.

Прочтя список приглашенных, граф вступил в полемику с устроителем съезда. «Если есть капитал Полуботка, – писал Григорий Милорадович, – то наследники этому имуществу – Милорадовичи, Капнисты, Забелы и Миклашевские, а вовсе не потомки казаков – однофамильцы Полуботка, коего отец был нобилизирован польскими королями с выдачею герба: сердце, пересеченное двумя стрелами, а над сердцем крест. Рассказ о том, что Полуботок оставил в Амстердамском банке несколько миллионов я слышал в детстве, и по справкам, взятым лет двадцать пять назад у нашего консула Штофрегена, который долго жил в Амстердаме, ничего не оказалось», – заканчивает граф Милорадович.

Впрочем, пессимистическая информация не помешала ему лично принять участие в съезде наследников уже лондонского вклада. Кстати, подробности амстердамской версии могли быть тщательно проверены и одним из Капнистов, служившим там в дипломатической миссии.

Дочери и внучки наказного гетмана пронесли длинную и весьма успешную эстафету наследования полуботковской крови. Именно от них протянулись до наших дней упомянутые ветви Миклашевских, Капнистов, Милорадовичей и некоторых других фамилий, исторические связи которых с корнем Павла Леонтьевича можно проследить и подтвердить документально. Но мне в процессе изучения материала, поиска и расследования, переписки и бесед довелось как-то познакомиться с человеком, полностью убежденным, что бабушка его была праправнучкой именно Василия Андреевича Полуботка, того самого, что по заключению Модзалевского был бездетным.

Это знакомство подтверждает поминальную запись в Ховзовской церкви, что в четырех верстах от Глухова. В книге этой церкви есть упоминание о полковнике Переяславском Василии Полуботке, который от первой жены Екатерины Владимировны Измайловой, дочери генерала Владимира Васильевича Измайлова, с которой он прожил 22 года, имел двух сыновей и двух дочерей. Вторая жена Василия Андреевича Марфа Матвеевна Куликовская умерла бездетной после полутора лет совместного проживания. Так может быть эта запись – о бездетности второй жены привела Модзалевского к заблуждению? И есть надежда подтвердить продолжение мужской линии Полуботков?

Может оказаться, что хрестоматийные архивные источники уступают живым свидетельствам в точности и достоверности. В любом случае реальная жизнь всегда оказывается интереснее и неожиданнее заданной схемы или чисто научного прогноза. Таким образом мы вплотную приблизились к моменту, когда многочисленная родня Павла Леонтьевича Полуботка и даже верный слуга полковника поляк Николай Лагович, прошедший с ним многие крутые жизненные повороты, - все притихли и притаились: над головами всего семейства прокатило чугунным ядром «арестован! Маетности изымаются!

Уверен, что всем читателям, наделенным воображением, доставит истинное удовольствие познакомиться с документом, составленным специально посланной группой для описывания имущества полковника Черниговского. На мой взгляд это не столько тщательный и скрупулезный отчет о проделанной работе, сколько своеобразное произведение искусства: так ярко, сочно, изобразительно достоверно и ощутимо составлен сей документ, что, к примеру, киносъемочной группе, планирующей восстановить обстановку жилища Полуботка, планировку, убранство и все прочее – ничего и добавлять к нему не нужно, вполне можно использовать, как готовую раскадровку, как режиссерский сценарий. Прекрасно и композиционно выстроена опись – это живой зафиксированный процесс: можно увидеть, как человек входит в дом, как медленно обводит взглядом комнаты, как переходит из помещения в помещение и обращает внимание на попадающиеся в поле его зрения замечательные предметы, как приближается к ним, берет их в руки и тщательно рассматривает.

Трудно сказать, какой награды ожидали посланные на составление описи служивые, но то, что они поработали не просто верноподданно, но на совесть, для меня очевидно. Судите сами:

«Книга пожиткам бывшего черниговского полковника Павла Полуботка и детей его Андрея и Якова Полуботков, которые по указу блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества в прошлом 1724 году описаны и запечатлены были присланными из Глухова, по инструкции от господина бригадира и лейб-гвардии майора Александра Ивановича Румянцева, майором Михаилом Раевским и лейб-гвардии сержантом Иваном Львовым, которые их движимые и недвижимые имения, по указу Ея Величества Государыни Императрицы и Самодержицы Всероссийской, присланному из Коллегии малороссийской, которой получен в Чернигове, марта 25 дня сего 1725 года, для поминовения блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества, и для многолетнего здравия Великой Государыни Императрицы, оного бывшего полковника Черниговского Павла Полуботка, жене его, и детям движимое и недвижимое их имение, с роспискою отданы. А что чего по описным означенным майора Раевского и лейб-гвардии сержанта Львова, книгам, и сверх книг, отдано, о том в сих книгах значится ниже».

Приписка об указе императрицы, думаю, читателям ясна – по извечной российской традиции новый монарх миловал осужденных своим предшественником. Милость Екатерины I самого Павла Леонтьевича коснуться уже не могла по понятным причинам, но вот родственников облагодетельствовала, вернув по описи все конфискованное.

Правда, именной указ императрицы, полученный в Чернигове в марте, напечатан был еще в феврале и предписывал имение возвратить и Полуботка, и, Апостола, и всей старшины, но самим им жить надлежало в Петербурге – для вящего спокойствия и надзора. Потому, когда в 1732 году Микола Ханенко приезжал в столицу, он заходил «на кватеру пана Андрея Полуботка в Морской Пушкарской улице и тут ночевал».

Любопытно и то обстоятельство, что опись, составленная изменничьим маетностям, указом новой царицы приобрела значение как бы возвратной ведомости – мол, не похитили ли чего… Роспись вдовы удостоверяла – что все сходится, она скарб свой принимает.

«В Чернигове.

Двор его за рекою Стрижнем, где он сам жил и дети его в нем, строения палаты каменныя:

1. Палата, в ней икон больших две, писанных на дереве, в том числе одна в рамах, стол длинной, на нем килим пестрой, лавки убиты сукном зеленым, на стене прибит ковер один; в той же палате 5 стул, убиты сукном красным, одно стуло убито кожею пестрою; печь, окончины стеклянные в олове. (Как психологически точно начало описания, как достоверно – с красного угла, всегда встречающего того, кто входит, иконами, -- перекрестился, склонил голову, можно осматриваться дальше. – В.П.).
2. Палата, в ней икон небольших три, писанных на дереве; на стене прибит килим пестрой, лавки убиты килимами синими, печь зеленая, окончины стеклянные. (Сочные цветовые пятна вспыхивают, когда сквозь стекла в комнату проникают лучи солнца. Кстати, налаживание стекольного и зеркального производства приходится лишь на последний год жизни Петра, стало быть в оконных проемах дома Полуботка или достаточно распространенные местного изготовления гутные стекла, или же – привозные, заграничные. – В.П.).
3. Палата, в ней два поставца, лавки убиты килимами пестрыми, печь зеленая, окончины стеклянные. (Зеленые, изразцовые печи в доме полковника – это, конечно же след европейского влияния, вещь дорогая, но очень красивая. – В.П.).
4. Палата, в ней два иконы, одна писана на холстине, другая на дереве, небольшие лавки, убитые килимами синими.
5. Палата, в ней одна икона большая в рамках, писана на дереве, на стене прибит ковер, стол длинной, на нем килим пестрой, лавки убиты сукном голубым, 5 стул убиты сукном красным.
В оных же палатах на дву дверех завеси суконные красные, в сенях 3 двери, железные затворы, в сенях большой фонарь стеклянный, над оными палатами чердак, под палатами погребы; а в палатах каких пожитков в сундуках, и что положено в палатах его, Полуботка, и сына его, Якова, объявленно именно.

На том же дворе строения:

1 Горница, в ней икон, писанных на холстинах 30, его, Полуботкова отца, персона; в оной же горнице стол, на нем килим пестрой, лавки убиты сукном красным, на стене прибиты 3 килимы пестрых, стенные часы и 6 стул, убитых сукном красным, седьмое – кожею. (С сожалением следует констатировать, что описанный Михаилом Раевским портрет Леонтия Полуботка – «персона» его, - не сохранился. Из горницы этой с тридцатью иконами на холстинах писанными, исчез он навсегда, затерялся в круговертях истории. Но не исключено, что именно с этого портрета, или с его копии, изготавливались в свое время уже упоминавшиеся нами гравюры с патетическими цитатами из «речей» Павла Полуботка. – В.П.).
2 Горница, в ней восемь икон, написанных на холстине, в рамах, одна без рам, на стене прибит ковер, килимов на стене же прибитых 4; одна картина китайской работы, шита по белому атласу шолком разным; стол длинной, на нем ковер пестрой, другой стол круглой, лавки убиты килимами, окончины стеклянные, цекинныя:
(zecca – по-итальянски значит «монетный двор»; еще в ХIII веке в Венеции чеканили цекины или цехины. Стекла изготавливались в виде круглых пластин. – Отсюда и название – В.П.).
3 Горница через сени, в ней икон, писанных на холстине пять, одна икона небольшая, обложена серебром, вызолочена; на досках икон писанных три; в рамах персона Императорского Величества, персона Ея Величества Великой Государыни Императрицы; стены убиты коврами, числом 8 ковров, стол длинной, 1 ковер пестрой, другой стол небольшой, лавки убиты сукном голубым; 6 стулов убиты сукном красным, зеркало стенное в рамах золоченных, персона в раме его, Полуботкова; (может быть это тот самый парадный портрет с гербом и перначем, копия которого сегодня находится в Киевском Музее Украинского искусства? Но, возможно, и иной, не сохранившийся – запечетлевать свое изображение в память и назидание потомкам украинские вельможи обыкновение имели – В.П.). При оной светлице комната, в ней икон, писанных на холстине 7, в том числе без рам две; лавки убиты сукном голубым, стенные часы, поставец, на стене два килима пестрые прибиты; через сени спальня его, Полуботкова, в оной икон 6, листовых складных 5, в кивоте на досках же писанных, 2, в рамах же, на досках писанных небольших, 7, у икон лампада медная небольшая 1, небольшой кипарисной крест, 2 иконы на жести маленькие, занавеси у икон флоровые, по краям только серебром. 2 персоны его, Полуботковы (видите, не мог же полковник держать у себя в доме три одинаковых собственных портрета, они непременно должны были быть разными и по исполнению и по размеру, скорее всего и по возрасту изображенного на портретах хозяина (какая их ждала судьба после читаемой нами описи?). Когда получил полковничество, стал наказным гетманом, женил сына; как и куда они исчезли? – сие, увы, неведомо. И вовсе не столь уж невероятно предположение, что, может, персона Полуботкова, считающаяся нами навсегда утраченной и сегодня украшать жилище какого-нибудь дальнего потомка украинских эмигрантов в диаспоре где-нибудь в Австралии, Лихтенштейне, Бразилии, а то и на солнечном средиземноморском италийском берегу в собрании отпетого антиквара – коллекционера – В.П.) стол круглой, с ящиком, на нем ковер пестрой; 2 зеркала стенных небольших. На стенах прибиты два ковра, лавки вбиты сукном голубым, 3 стула убиты сукном красным; кровать, на ней персона (по всей видимости, имеется в виду гобелен, а может быть расписанное изголовье самой деревянной конструкции. – В.П.), 3 подушки камчатых, одеяло камчатое красное, опушено канвою голубою. При оной спальне каморка, в ней икон писанных на дереве 5, в том числе за стеклом, 2 в рамах, да на жести 3 иконы, обложены серебром, маленькие. На стене прибит 1 ковер пестрой, килимов же на стене прибитых 3, стол круглый, на нем сукно зеленое, лавки убиты килимами красными, кровать кожаная, зеркало небольшое стенное 1, печь в спальне зеленая, окончины стеклянные, на верху оных хором чердаки 2, сени, в сенях 2 фонаря, 2 крыльца, над ними зделаны летние покои. В хоромах деревянных, где его сын живет, Андрей, 2 светлицы, в них икон, писанных на колстине 1, в рамах; на дереве писанных, в рамах, небольших 5;, окладных небольших икон 2, перед ними лампада небольшая серебрянная, стол длинной, на нем килим пестрой, килимов на стене прибитых 2, стулов 5 убитых красным сукном.
Персона его, его отца ( ! ), другая персона его жены (портрет Анны Романовны Лазаревич, второй жены Полуботка, тоже в копии, скорее всего епитафиальной, хранится в Харьковском музее, но в том году, 1725, она еще была в добром здравии и даже при описи этой присутствовала, стало быть и здесь может подразумеваться иной образ, нам незнакомый. Может быть, даже Евфимии Васильевны Самойлович, первой жены полковника и матери Андрея… – В.П.) арганы порченны, (музыкальный инструмент в доме, хоть и зафиксированный в неисправном виде, говорит о многом, и хочется услышать – как звучал он в праздничные дни, как наполнял дом Павла Леонтьевича музыкой, торжественной, величавой, хоть и слегка фальшивой …. – В.П.) печь зеленая, окончины стеклянные. Через сени – светлица, в ней икон, писанных на холстине в рамах 1, другая без рам. 3 иконы небольших, на дереве писанных в рамах. Лавки убиты килимами пестрыми, на стене 2 ковра пестрых, стул 1, убит пестрым килимом, печь зеленая. При оной светлице три комнаты; в одной икона писанная на холстине в рамах 1, на дереве 6, листовым обложено серебром иконным; в другой комнате: в ней одна икона маленькая на жести; в 3 комнате: персона сына его, Полуботка (с сожалением остается признать, что об изображении детей Полуботка сведений нет – В.П.), наверху, над оными хоромами чердак, над крыльцом летний покой зделан; в сенях фонарь стеклянной.
В том же его, Полуботка, дворе кладовая палата, под нею погреб; а что в оной палате его, Полуботковых пожитков, писано ниже сего.
А именно:
Шкатулка зеленая, обита железом белым, в ней 7 ящиков, в оных ящиках положено:
1. Один перстень золотой, в нем камень аматистовый, по краям того перстня искры яхонтовые, красные, на камне вырезан его, Полуботков, герб.
(Вы оценили расчетливое и выверенное движение взгляда при описании – мы, как будто, вошли в комнату, увидели и зафиксировали шкатулку, ее внешний вид, посчитали количество ящиков в ней, один из ящиков выдвинули и взяли в руки массивный перстень с печаткой, полюбовались игрою яхонтовых искр, присмотрелись к резному гербу. Герб являлся знаком принадлежности рода к высшему шляхетству, геральдическим паспортом украинского дворянства, достался он Павлу Леонтьевичу, надо полагать, от отца его, полковника Переяславского, и составлен был из перекрестно пронзивших сердце двух стрел и креста над этим сердцем. На парадных портретах вокруг герба непременно изображались буквы: ПППВЕЦПВЗЧ - это полный титул владельца герба - Павел Полуботок Полковник Войска Его Царского Пресветлого Величества Запорожского Черниговский. Чуть раньше такие шляхетские гербы сопровождались литерами из латинского алфавита и говории о служении Его Милости Королю Польскому. Да и сам герб малороссийского шляхтича - это разновидность польского дворянского герба.

Именно этим гербом опечатывались личные универсалы наказного гетмана, скреплялись письма и челобитствия. Но в шкатулке сохранялись и иные перстни Полуботковы, переберем их с майором вместе не спеша, а сержант пусть продолжает записывать. – В.П.).
2. Перстень золотой, в нем камень лазоревый, по краям 6 искр алмазных;
3. Перстень золотой, в середине его небольшой алмаз, вокруг его осыпано искрами алмазными, щетом 10 искр.
4. Перстень золотой алмазной, в нем 9 небольших камушков.
5. Перстень золотой, в нем камень лазоревый, вокруг сего камня осыпано алмазными искрами, щетом 10 искр.
6. Перстень золотой алмазной, с короною, в нем искр алмазных 8.
7. Перстень золотой, в нем вставлены алмазы Греческие, щетом 7 камушков.
8. Перстень золотой, в нем камень аматистовой, на том камне печать резная.
9. Перстень золотой, в нем камень лазоревой, около камня финифть.
10. Перстень золотой с финифтью, в нем камень лазоревой.
11. Перстень золотой, в нем яхонт белой, около его 6 искр алмазных.
12. Перстень золотой, в нем алмазных 6 искр.
13. Перстень золотой, в нем всех алмазных искр 12.
14. Перстень золотой, в нем 3 алмаза Греческих.
15. Перстень золотой, в нем 1 камушок небольшой алмазной.
16. Перстень золотой, в нем камень лазоревой, вокруг осыпано искр яхонтовых черчетых 10.
17. Перстень золотой, в нем камень лазоревой.
18. Перстень золотой, абыковой, наверху искра алмазная, на кольце 2 искры.
19. Перстень золотой, в нем камень изумрудный, зеленой.
20. Перстень золотой, в нем камень вишневый, по краям 2 искры алмазные.
2 кольца женских с финифтью черною.
(Стало быть, выдвинут ящик с украшениями женскими, супруге полковника принадлежащими – В.П.). Женских крестов:
1. Крест серебряный, вызолоченный, в нем Греческих 5 алмазов больших, и 6 малых искр.
2. Крест серебряный, в нем алмазных искр 6.
3. Крест серебряный, в нем алмазных искр 6.
4. Крест серебряный, в нем поставлено камней 8 яхонтовых, красных, вокруг искр 32 числом.
5. Крест серебряный, в нем 5 камней яхонтовых, при оных каменях 6 искр алмазных.
6. Крест золотой, в нем яхонтов белых 5, при них 4 искры алмазных, вокруг него финифть поресная.
7. Орел золотой, над главами крест, в нем искр яхонтовых, красных, 45, в середине изумруд зеленый.
8. Запона золотая, под сподом финифть, в ней алмазных 14 искр, в середине яхонт красный, искр же яхонтовых, красных, 36, изумрудных искр в нем 12.
Серьги:
1. Серьги золотые, с искрами алмазными, щетом 8 искр.
2. Серьги золотые, под сподом финифть, алмазных искр 24.
3. Серьги серебряные в середине искры яхонтовые, красные, вокруг них осыпано искрами алмазными, щетом 16 искр, подвески по одному зерну жемчужному, но большому.
4. Серьги серебряные, вызолоченые, в середине изумруд зеленый, вкруг осыпано алмазных 12 искр, в подвесках по 4 искры алмазных же.
5. 7 запон на шнурке шоуковом зеленом, в них камушков красных 35, искр алмазных 9 искр.
Тут же зеленых два камушка простых.
Пуговиц золотых больших 12, в 11 пуговицах искры яхонтовые, красные.
Женских цепей золотых, что носят на шее:
1. Цепь плоская, 62 места, при ней ленточка пестрая по жолтой земле, травочки белыя.
2. Цепь круглая в три нитки, по концам плащины с замочком золотыя.
3. Цепь круглая в три нитки, по концам плащины с засовочкою золотой.
4. Цепь в пять ниток круглая, по концам ленты узенькие, голубые, по краям травы белыя.
(Следует обратить внимание на то, как подробно описываются у перечисленных цепочек замочки и засовочки. Дело в том, что более распространены были не замки, а завязки – разного рода ленточки, которые завязывались сзади на шее. Называемые цвета и «травы» – это своеобразный тканый узор – В.П.).
Жемчужных перл:
1. Перло жемугу большова в шесть ниток, по краям по одной черной гагатке, ленты по концам красные, травы белые.
2. Перло мелкого жемчугу в 35 ниток, по краям по жолтому камушку простому, ленты по концам жолтые, травы белые.
3. Перло среднево жемчугу в 7 ниток, по краям гагатки черныя, ленты голубые, травы белые.
4. Перло того ж жемчугу в пять ниток, камушки черные, ленты жолтые.
5. Перло жемчугу мелкова в 7 ниток, перехватано варварками золотыми, числом варварок 9 с финифтью, по концам заплетены нитки шелку белого.
6. Перло большого жемчугу в одну нитку, щетом 40 зерен, между ними варварки золотые 22, по концам ленты алые клетчатые. Тут же положено в бумажке зерен жемчужных, большое 1, мелких 30 зерен.
(Какое удивительное усердие – упоминание этих завернутых в бумажку запасных жемчужин, не правда ли? Маленький сверточек нужно было достать, развернуть, посмотреть содержимое, затем аккуратно свернуть и положить обратно, чтобы не раскатились. – В.П.).
Мониста золотая, что носят на шее, большая, при ней ленточка узкая черная с зубчиками, 5 запон серебряных, что пришиваются к шапками, в ней камушков красных, зеленых – 32.
В оном же ящике положена его, Полуботка, духовная, а писал он ее, как он ехал на канальную работу в 1720 году.
(Здесь обязательно следует поставить восклицательный знак – ! – отметить это место в памяти своей. Сюда, к этому ящику, к духовной Полуботка, то есть, к завещанию его, мы непременно вернемся. – В.П.).
В 1 сундуке по номеру серебра:
Ложек золоченых 13 дюжин и ложка одна, две больших ложки столовые.
Пара ножей столовых, черены серебряны.
Стаканов малых золоченых 2 дюжины и один стакан.
Четвертин малых с трубами и верхними кольцами разных рук 7, местами вызолочены; 4 кружки больших, две вызолочены местами.
Кубок большой золоченый, под исподом сделана ручка шандальная. Кубок большой, внизу мужик сидит на бочке, золочен местами.
Два кубка с кровлями вызолочены в середине и снаружи, по краям внизу под ними мужички. 2 кубка вызолоченых без кровель. 2 кружки небольших, вызолочены снаружи и внутри. Два стакана серебряных с крышками, внутри все вызолочены, а снаружи местами.
Поднос большой, края вызолочены.
12 чашек водочных, вызолочены.
Солонка, края вызолочены снаружи, а в середине вызолочена вся, в ней бляха с финифтью.
Чарка о двух ручках, большая, местами вызолочена и по краям.
2 тарелки чеканных, одна побольше.
Колпачек весь вызолочен, конфорной работы.
Кубок малой, травчатой, вызолочен весь.
3 кубка водочных. Пояс серебряный, скрадной, 30 мест, сверху вызолочен.
Во 2 сундуке серебро ж:
Чаша большая с 2 ручками, на 3-х яблоках, на чаше крышка, на ней в середине вызолочено, наверху три яблока, на середине герб под короною боярской, вызолочен.
(Герб под короной боярский, стало быть, дворянский - надо полагать, герб родовой Полуботков венчает чашу большую на трех яблоках. Пышное и богатое было столовое серебро у пана полковника - сделано на заказ по образцам самым изысканным. Мог себе позволить полковник Черниговский есть и пить на злате-серебре. По праздникам парадный стол сиял от обилия вызолоченых предметов. Тринадцать дюжин серебряных ложек насчитали дотошные следователи в сундуке - то есть единовременно можно было двести гостей усадить за стол и всем серебряных ложек хватило бы. Мы можем увидеть как они выглядели благодаря тому, что в запасниках маосковского исторического музея часть их сохранилась до нашего времени. На внутренней поверхности ложек выгравировны гербы - полковника Переяславского Леонтия Артемьевича Полуботка - этот комплект заказывал еще отец Павла Полуботка, и был он вместе с прочим скарбом унаследован сыном после смерти родителяи; на остальных ложках выгравирован герб уже самого полковника Черниговского - Павла Леонтьевича Полуботка. - В.П.)

2 чашки с ручками ж, одна побольше, в середине вызолочены, на орликах, фляшка небольшая с цепью местами вызолочена.
Четвертина круглая с перехватом, с шурупом, на шнурке кольцо, в оной четвертине стаканы на трех ножках, вызолочены местами, а четвертина снаружи вызолочена вся.
Кружка большая, вся вызолочена, в ней вделано 29 ефимков (Ефимки – иностранные серебряные монеты, имевшие хождение по Руси. – В.П.).
4 стакана пивных больших, в середине все вызолочены и по краям, 3 под гербом.
2 кружки на ножках, одна побольше, по краям, снаружи и внутри вызолочены; кружка белая, на ножке, верх чеканный.
Кубок большой, внутри и снаружи вызолочен, под ним места одного нет.
Кубок с крышкой, на крышке наверху травочка серебряная белая, под ним мужичок с топором подсекает дерево, весь вызолочен.
Кубок с крышкою, наверху травочка белая серебряная ж, вызолочен весь, а он с перехватом.
Кружка вся вызолочена сверху, канительной работы, на верху мужичок.

(В историческом музее можно видеть и эту кружку.- В.П.)

Ковш большой, в середине арматура вся вызолочена.
Дюжина ложек, поднос большой чеканный. 12 чашек водочных.
2 стакана маленьких, вызолоченые, 2 колпачка, вызолочены все.
Стакан большой с крышкой, на нем и на крышке по три персоны.
Две кружки одинакия новыя, на крышке левы держат герб Полуботков, вызолочены все. (От внимательного взгляда не ускользает то обстоятельство, что кружки новые, то бишь сделаны недавно по специальному заказу. Очень было бы интересно проследить судьбу кружек этих золоченых, на крышках которых львы охраняют герб рода Полуботков, но где они, сбереглись ли, не утрачены ли безвозвратно. – В.П.).
Стакан большой белой, чайной, крышка в середине вызолочена вся, на крышке выбита фигура.
Кружка гладкая на ножках, в середине вызолочена, на кровле выбита белая фигура.
Кружечка небольшая, на ней три персоны.
8 чашек винных, поднос гладкий по краям, чайной.
Печать большая, на ней вырезан его герб. (Почему серебряная печать, хоть и большая, находится в сундуке вместе с посудою? Здесь ли, среди ложек и ковшей ей находиться полагается? Даже если допустить, что это печать, к примеру, запасная, сделанная на случай утери основной, рабочей… Или описано по принципу серебро к серебру?… – В.П.).
Ковш чеканной, небольшой, в середине лев, 13 ложек, одна маленькая.
А всего весом в обоих сундуках серебра 4 пуда 9 фунтов и три четверти фунта. (То есть около центнера художественно-ювелирных изделий. Весомо. Дальше майор Раевский перебирает сундук и вовсе замечательный. – В.П.).

Платье Полуботково:
1. Кафтан суконной гвоздишной, подложен мех рысий, лапчатый, вокруг шнурок серебряный.
2. Кафтан бархатный зеленый, подложен мехом рысей лапчатой, снурок золотой.
3. Кафтан суконный, голубой, мех подложен рысий, лапчатой, снурок золотой.
4. Кафтан суконный, песочный, мех соболий, пластинчатой.
5. Кафтан рецетовый, темно-гвоздишной, подложен мех песцовой черевей. (То есть только брюшка песцовые шли на подкладку. – В.П.).
6. Кафтан суконный крапивной с искрами, подложен мех лисий хрептовой (а тут лисьи спинки исключительно в дело пошли. – В.П.).
7. Кафтан суконный лимонный, подложен мехом лисьих черевей.
8. Кафтан рецетовый, песошный, подложен мех белий хрептовой, вокруг шнурок золотой.
9. Кафтан суконный светло-гвоздишной с искрой.
10. Кафтан черный…

И далее еще кафтаны бархатные и парчовые, суконные и тафтяные, атласные и канаватные числом всех 30.

Я их не перечисляю, чтобы не утомить читателя, но сам, признаюсь, читал подробнейшую опись сию гардероба полковничьего с наслаждением – ибо за одеждою в количестве таковом превеликом хранимою, столь разнообразною и пышною, встает сам Павел Леонтьевич, который перед поездкой в Москву, к примеру, примерял кафтан «рудо-жолтой, парчи турецкой, подбитый весь киндяком красным», и сапоги к нему соответственно, жарко-красные подбирал и пояс наборный, с каменьями и саблю с эфесом золотым и перстни на пальцы с яхонтами. А на свадьбу к племяннице – кафтан малиновый или померанцевый, предложенный бурметом зеленым с пуговицами маленькими золотыми. В канцелярию, на раду войсковую – кафтан тафтяной, дымчатый, подбитый крашениною осиновою. На похороны товарища войскового более уместен черный атласный кафтан. А в дальнюю подорож в столицу Государеву, дабы пред Его и Государыни-Императрицы Пресветлые очи предстать и вообще надлежит взять сундук малый с переменою кафтанов счетом до десяти по случаю погоды или торжества какого-никакого, чтобы можно было персону свою соответственно представить. Ах, как наряден и пышен бывал Павел Леонтьевич Полуботок в черниговском доме своем перед настенным зеркалом венецийским в ярко освещенной светлице степенно поворачиваясь и себя оглядывая!...
Очень живописное содержание оставили нам в описи полковничьего добра усердные слуги царские, майор и сержант. И так не хочется его обрывать. Ведь сколько там еще всего, одних сундуков около двадцати полных кружев и позументу, мехов и тканей в трубах, оружия парадного и конского убору серебряного, церковной утвари, седел, ковров, одеял, скатертей и платков; баулов, бочек и мешков, кож и меди, – считать не пересчитать. В каретные сараи лучше и вовсе не входить. А ведь все это только один Черниговский двор, что за рекою Стрижнем. У Полуботка же их немало, – и в Стародубе дом, и в Михайловке, и в Любече, и в Лебедине. Опись амбаров, скота, мельниц и прочего составила отдельную книгу в сто страниц.

Любознательные читатели, конечно же отыщут ее в библиотеках, познакомятся с хозяйством Павла Леонтьевича основательнее, -- оно того стоит. Мы же, перед тем как с книгой пожитков распрощаться, заглянем еще в один небольшой поставец. В нем шандалов медных 31, стенных 7, блюда малые, посуды хрустальной – 25 рюмок с крышками, 33 стакана с личинами, и особо отмечены 9 чашек фарфоровых.

Как легко им потеряться среди блеска позолоты и пудов серебра, среди сотен блюд и десятков кубков. Всего девять чашечек фарфоровых. Но дрогнет сердце у любого, кто знает цену фарфору начала восемнадцатого века, от упоминания этих скромных сосудов. Редкость, большая редкость и ценность фарфор по тем временам. Всего две мануфактуры в Европе – Саксонская и Венская в те годы появились и сумели наладить его производство, разгадав секрет старых китайских мастеров. А в России, в Петербурге, мастерская Виноградова лишь через 20 лет добьется первых успехов.

Так откуда же у полковника в Чернигове девять чашек фарфоровых? Восточной они работы, из персидского привезенные дохода? Или же это редчайшие начальные европейские образцы, неведомым путем осевшие в поставце пана полковника? Нет ответа на эти вопросы. В огромных руках воина, в ладонях, легко сгибающих подкову и удерживающих взыгравшего коня, слишком хрупкими и ненадежными казались бы эти чашечки. Думаю, так и стояли они, украшения ради, пока не превратились под ногами времени в цветные осколки пестрой дорожной мозаики.

Зачем же, – быть может спросит меня иной читатель – я так увлекся перечислением пожитков, скарба Полуботкова, с какой целью? – Ну, во-первых, это красиво, – могу ответить. – А во-вторых, опись эта, на мой взгляд, содержит целый ряд весьма важных для дальнейшего нашего расследования компонентов и к ней вполне можно относиться, как к вещественному доказательству.

Но не хватило всего пересчитанного залата-серебра, мешков с монетами серебряными и медными, с ефимками и золотыми, не хватило для того, чтобы успокоить искавших: слишком этого было мало по сравнению с тем, что ожидали они найти у владеющего казной войсковою Полуботка. А отсуда, от этой неудовлетворенности поиском (а казну и в самом деле не нашли, не описали) прямой путь к выводу – что основное сокровище было припрятано в надежном месте, до которого искавшие не добрались.

Это же пружина всех развернувшихся впоследствии событий.

Ну и кроме всего прочего – не следует забывать – мы поставили восклицательный знак у ларца, в котором сохраняется до поры до времени собственноручное духовное завещание Полуботка, его тестамент.

Пришло время к нему вернуться.

Довольно широко распространено мнение, будто почти сразу заподозрили Полуботка в сокрытии казны и именно в том, что переправил он золото именно в Англию. Более того, знающие люди рассказывали будто Меншиков Александр Данилович собственною персоной ездил в Лондон и там, используя все свое влияние, связи и подкупы старался следы Полуботкова вклада отыскать. Но безуспешно, судя по той же версии…

Князь Меншиков очень любил деньги, этого у него не отнять. Был хитер и проницателен, часто добивался успеха в предприятиях самых рискованных потому, что, предполагая у соперника или лучше – супротивника, помыслы и поступки каверзные, обманные, подступные, на какие сам был горазд весьма, старался их предупредить. То есть, он умел анализировать и использовать человеческие слабости. Участие его в деле о наследстве Полуботка может быть мотивировано вполне убедительно. Склонность его к украинским землям, к владению ими, замечена была давно. Еще со времени шведской кампании старался Александр Данилович прибирать к рукам все, что удавалось, и даже в одно время выпрашивал у царя себе должность генерал-губернатора малороссийского, очень его соблазняла идея стать властелином целой страны, знал он, как богат и доходен этот плодородный край. Не судилось.

Но, тем не менее, сразу же после смерти Петра Меншиков возобновил свои хлопоты, и ему удалось поставить на гетманство своего человека, умудренного Данилу Апостола, отпустив из Петербурга на родину всю арестованную старшину. И двигало князем в этом случае, конечно же не только возвышенное желание оказать помощь украинцам в их борьбе за свои права. Александр Данилович имел тут свой интерес, свои прямые выгоды, и не только сугубо политические свойства.

Вполне допустимым, отвечающим характеру князя Меншикова, могло быть и продолжение лондонского вояжа в авантюрном плане. Допустим, Александр Данилович, пронюхав о том, что Полуботок сумел вывезти золото в Англию, едет туда для расследования. Царь ждет его, в допросах перерыв. Возвращается князь и сообщает уныло, что ничего найти не удалось, нет никаких следов, версия, мол, не подтвердилась. А на самом деле он – ему известными способами завладев, предположим, полуботковым золотом, – спокойно и цинично там же в Лондоне оставил его, но уже на свое имя… А? Поворот…

Откуда вообще в деле о наследстве всплыла Англия? Каким образом?

Да, по описям и протоколам допросов ясно, что казна войсковая обнаружена не была, ее искали, но не нашли. А может быть сундук с деньгами был просто закопан в огороде отдаленного полуботковского родственника, человека верного? Или под каким-нибудь приметным деревом в лесу? В традициях казаков и гайдамаков именно таким образом оставлять на сохранение деньги и воинскую добычу.

В середине X{X столетия стараниями Петра Симановского даже была напечатана «Подлинная запорожская рукопись, рассказывающая о том, где и какие именно были зарыты гайдамаками клады». В ней описывалось до четырехсот «совершенно достоверных» древних кладов. И все они сохранялись в земле-матушке. Какой у косогора, у дороги на Лубны, какой в крутом берегу напротив переправы, а какой и под грушею возле дома сотника миргородского.

Тут же уместно отметить, что по сохранившимся хроникальным сведениям Иван Выговский, писарь Богдана Хмельницкого, знавший о месте, куда гетман спрятал свои ценности и золото, после смерти своего патрона воспользовался тайником, «вырыл миллион золотых» и применил их для устройства своей карьеры, оплачивал свои претензии на гетманство, когда уже избран был сын Богдана Хмельницкого Юрий, и сумел склонить старшину, добыл себе булаву; платил крымскому хану за предоставление татарского войска для уничтожения всех возражавших против избрания – так истреблен был город Полтава, уничтожен весь полтавский полк во главе с Мартыном Пушкарем; татары же вырезали несколько десятков тысяч солдат российского войска под командованием князя Трубецкого под Конотопом. Не принесли выкопанные золотые Выговскому счастья, недолго он пользовался ими. Под белым польским орлом он воевал против восставшего казачества, попал под Желтыми Водами в плен к союзникам Хмельницкого татарам и был выменян за кобылу. Попавший с ним вместе в плен Чарнецкий выкуплен был поляками и прославился потом невиданной жестокостью в подавлении украинских вольностей. Выговский же сумел приспособиться, применить свои знания и стал при гетмане советником, писарем, доверенным лицом, которому Хмельницкий перед смертью открыл тайну спрятанного золота. Когда Выговский, чтобы спасти жизнь, вынужден был отказаться от гетманских клейнодов в пользу Юрия Хмельницкого, он был поставлен польским королем на киевское воеводство. Где вскоре его сами же поляки и расстреляли.

Долгие годы полковым обозным гадяцким и затем полковником был Михайло Борохович. При гетманах Самойловиче и Мазепе обретался на этих весьма доходных должностях. Вдова его Елена Ивановна оставила любопытное завещание, фрагмент из которого тоже может быть впрямую отнесен к нашей теме: … «Денег же не делили ни меж сыновьями, ни меж дочерями, потому что те деньги были у нас спрятаны в погребе в дворе лютенском; а было их: в одном суденце пять тысяч и четыреста червоных золотых, другое суденце насыпано было талярами битыми, в якое вмещается четыре гарнца меду; третье насыпано было копейками серебряными старыми, в яком вмещается меду семь или больше гарнцов, того не упомню, только тое ведаю, что два человека тое судно заледве понести могли; две зась судне насыпаны были розными грошами: талярами, левами, полталярками, четвертками…»

Содержательный был погребок у Бороховичей, как впрочем и у многих старшин малороссийских, да и у простых казаков добычливых и запасливых. Проблемы начинались тогда, когда припрятанное надлежало поделить между наследниками. Тяжбы порою длились десятилетиями…

Следует подчеркнуть и то обстоятельство, что дом Полуботков в Михайловке, в котором и пересиживала жена Павла Леонтьевича трудные времена его ареста, по наследству достался в свое время Василию Капнисту, участнику Стародубского съезда. Так вот, даже сам владелец высказывал удивление прочности, глубине и обширности подвальных помещений этого дома – среди многочисленных стен, закоулков и коморок этих каменных погребов не представляло труда замуровать и несколько сундуков, и человека живого, свидетеля, предположим, неугодного, и даже коня оседланного в полный рост.

Но не разбирали подвалов, не размуровывали потайного хода царские служители. А простого миноискателя им ждать еще два с половиною века. Не говоря уж об ультразвуке, рентгене, инфракрасном излучении и прочих научных премудростях наших дней.

Но и мы ведь как следует там не искали.

А к дому Полуботков в Чернигове, описание которого столь любовно составлял майор Раевский, ныне и не подступиться. Нет, не потому, что полный ценностями музей охраняется государством, не потому что памятник гражданской архитектуры конца ХVII столетия бережно восстанавливается, нет – просто на месте этого дома стоит много лет заурядный воинский госпитальный корпус. Стоит, впрочем, на подлинном полуботковском фундаменте…

Почему же все-таки именно Англия?

На съезде Александр Иванович Рубец говорил о том, что в 40-е годы девятнадцатого века из Лондона приезжали специальные посланники и наводили справки об имеющихся наследниках гетмана Полуботка. Быть может документальное подтверждение этой миссии с Ломбард-стрит и находилось у организатора съезда в черной папке, но присутствующим оно предъявлено не было. Однако подробное и красноречивое описание того, как переправлялось золото в Англию, сколько его было и какими трудностями сопровождалось предприятие появилось.

Правда, только после съезда наследников. Причем и тут в версиях возникают весьма существенные разночтения.

По первой, основной версии, главным действующим лицом является сын Павла Леонтьевича Полуботка – Яков. Предчувствуя, мол, неизбежный свой арест и все его формальные последствия, как то опись и конфискацию имущества, мудрый пан полковник по совету еще более мудрой пани жены полковниковой поступает следующим образом: в середине 1720 года сыну своему Якову поручает он секретную миссию, снаряжает его в дальнюю дорогу на двух крепких возах с четырьмя казаками дюжими в сопровождении. А везти надлежит восемь бочонков малых, воском крепким залитых. Снарядилась экспедиция в путь и без лишнего шуму отбыла, на полудень головы коней своих направляя. К морю, стало быть, Черному. Здесь, на море, где именно, версия не уточняет, но надо полагать, недалеко от дельты днепровской, в районе Очакова (и тут же выплывает закономерный вопрос – а почему надо было ехать на подводах, если от Чернигова вниз по реке к морю прямой испытанный и плавный путь?) предстояло казакам сторговаться с моряками, нанять корабль для путешествия, или в крайнем случае, учитывая серьезность целей, купить его вместе с командою. Уж не знаю, на каких условиях, но Якову Павловичу, по рассматриваемой версии, заполучить судно удалось. И, перегрузив бочонки на палубу, казаки поплыли еще южнее – через Босфор и Дарданеллы, из Эгейского моря в Ионическое, мимо Греции и Сицилии, мимо острова Ла-Валетта, по Тиренскому морю – в Марсель, шумный французский порт. Здесь Якову Полуботку надлежало нанять французские подводы, на них перегрузить бочонки и двигать уже на Север, к Гаврскому побережью, к проливу Ла-Манш, через всю страну от побережья Средиземноморского к Океанскому. Ему и это удалось.

Достигли славные ребята-казаки пресловутого Гавра, сторговались с плывущими к туманному Альбиону моряками и перегрузились на отчаливающий парусник. Скоро и беспрепятственно тайных посланников пана Черниговского полковника вместе с восемью бочонками малыми, залитыми воском, встретила столица могущественной Британской империи. Яков Павлович заглянул без промедления на Ломбард-стрит, где размещались конторы банков английских, выбрал наиболее подходящий банк Ост-Индской компании и с облегчением передал представителям сего банка все восемь бочонков, в которых, как, наверное, следящий за мыслью читатель догадался, воском было залито для вящего камуфляжу и таможенного обману – подлинное червоное казацкой войсковой казны золото.

И здесь следует сделать небольшое отступление, так как сам собою возникает вопрос об изобретательности казацкого ума, догадавшегося провезти золото через половину Европы именно в бочонках и именно залитых воском.

История отечества знает красноречивый пример, откровенными последователями которого и выступили, согласно версии, Полуботки.

Еще в 1604 году, то есть более века до описываемых событий, поздней осенью, когда Лжедмитрий со своими войсками уже продвигался к Москве, заняв Чернигов, Оскол, Белгород, Воронеж, Елец и другие города, – случилось его ратникам перехватить казну, тайно везенную московскими купцами к начальникам северских городов. Сам Новгород-Северский единственный оказал военное сопротивление полкам самозванца; командовал гарнизоном Петр Федорович Басманов вместе с Никитой Романовичем Трубецким, посланным Годуновым специально для встречи ненавистного лже-царевича.

Так вот, задержанные торговые люди, купцы с обозом и различной поклажей, везли царским служакам помимо всего прочего еще и провиант. Уж не знаю, что именно привлекло внимание ратников Лжедмитрия в обозе всего более – икра ли паюсная, окорока ли вологодские, соленья или сулеи с крепкой горилкой (хроника годуновской поры о таких подробностях умалчивает), однако совершенно точно из тех же хроник начала XVII века известно, что лжецаревичу доставили для суда и разбора купцов, которые везли в медовых бочках казну войсковую для поддержания сил противника.

Не убежден, что Полуботок или его помощники знали именно об этом, запечатленном летописцами, случае. Но то, что такой способ транспортировки особо ценных грузов существовал, сомневаться не приходится – традиция более чем вековая…

Итак, вернемся в Лондон, в контору банка, куда удачливый Яков сумел доставить восемь бочонков весьма и весьма содержательных.

И сумма называется точная – было под воском 200 000 золотых.

Банковские чиновники не только с радостию тот вклад на вечное бессрочное хранение приняли, оговорив контрактные условия, по которым получить золото обратно мог потомок Полуботка в любом колене, предъявив соответствующие полномочия, но еще и проценты пообещали начислять прилежно в благодарность за предоставление возможности оказать столь крупному вкладчику посильную услугу.

Выполнив волю отца, Яков Полуботок домой обратно возвратился. Каким путем – неведомо, в версии о вкладе обратная дорога не упоминается. И встретился ли сын с отцом по возвращении, тоже не известно, но так или иначе сделка, согласно версии, состоялась и тем укрепила и морально поддержала старого полковника в его тюремном заключении. Надо полагать, что и Яков на допросах о своей заграничной экспедиции ни словом не обмолвился. А больше-то может быть и знать-то никто о сделке не знал, и тайна вклада соблюдалась полностью. Казаков тех, сопровождавших Яшу, можно было в крайнем случае, прости господи, и в пруду утопить, отдав предварительно домашнему палачу, или же просто потерять их где-нибудь в отдаленном буераке с отрубленными головами. Мало ли что могло с ними случиться, чтобы с пьяных глаз али словца красного ради не обмолвилися оне о тайне государственной важности. Да, неблизкий путь казацкому золоту был уготован в этой версии, и многотрудный и рискованный весьма. Но успешный, надо отдать должное.

Вторая «северная» версия появилась, скорее всего одновременно с первой, как альтернатива ей, для тех, кого уж совсем не убедит марсельское путешествие. Впрочем, не исключено, что обе они были запущены в общественное мнение с одной целью – направить мысль интересующихся по ложному пути, привлекательному удалью и благородным риском, везеньем, которое сопутствует, как известно, сильным. И так можно было распорядиться нашей доверчивостью, тут уж до истоков попробуй, докопайся…

Да, так согласно второй версии все тот же Яков Полуботок (интересно, а почему не Андрей? Его что, на море укачивало что ли?) и все с теми же бочонками, залитыми все тем же воском (количество, правда, изредка варьировалось) направляется уже не на юг, а в прямо противоположном направлении – на Север. Цель его – Архангельск, город удалых зверобоев, купцов и мореплавателей заморских. Города этого портового, проехав опять же беспрепятственно всю Россию, Яков достигает. За деньги немалые нанимает корабль и шкипера, который соглашается быть и переводчиком (в первой версии языкового барьера вроде бы и не существовало, ну поехал во Францию, и поехал, люди везде люди, казак во всеми сумеет договориться, и с эфиопами, не то что с благородными англичанами!). И с тем шкипером, уже по Баренцеву и Норвежскому и Северному морям плывет Полуботок-младший в Лондон. Приплывает. Дальше все знакомо и легко – тем более переводчик под рукой. Однако, таким образом, шкипер оказывается посвященным в дело, и с ним надо поступать или как со своими собственными казаками, что грустно, или как с джентльменом, умеющим держать слово. Шкипер, – морской волк, оказывается человеком благородным и обещает тайну вклада навечно сохранить. Яков ему доверяет, и прощаются они вполне дружелюбно.

Вот так представлялся путь полуботковского золота в Англию.

Читатель сам решит какой из версий больше доверять, наиболее пытливые и дотошные могут карты перед собой разложить или глобусы поставить – и внимательно, версту за верстой, обозначить оба пути на тех картах пунктирами, сопоставить и взвесить.

Мы же лишь напомним, что расследование наше, прежде всего историческое. И расстояния сами по себе, хоть и весьма значительные, но препятствие составляют отнюдь не единственное и не самое главное. Идет второе десятилетие восемнадцатого века, Крым принадлежит Турции, еще не закончена великая Северная война, во всей Европе положение, отнюдь, не самое располагающее к тысячеверстным вояжам. И лишь очень отважный путешественник сумеет тронуться в путь не устрашась поджидающих тягот.

Как вообще могла осуществиться подобная поездка – из Чернигова в Лондон? Достаточно ли просто захотеть и отправиться в путь? Сколько времени для ее осуществления требовалось? Какие нужны были путнику документы? Сколько стоить могла такая затея?

Целое исследование путешествиям за границу времен Петра Великого посвятил в прошлом веке А. Пыпин.

У нас есть возможность используя книгу его, как источник, почерпнуть немало любопытной информации о времени, нравах и особенностях интересующего нас периода.

А. Пыпин сосредоточил свое внимание в основном на первом вояже по Европе Петра Андреевича Толстого, ближайшего сподвижника Петра и родственника гетмана Скоропадского.

Помните, сын Толстого, Петр Петрович, был зятем украинского Гетмана. Исследователю рассматривать путешествие Толстого было всего удобнее, потому что, выполняя царев наказ, вельможа не только праздно глазел по сторонам во время передвижения, но и тщательнейшим образом фиксировал свои впечатления в особом журнале, вел, стало быть, дневник путешествия. Листая этот замечательный в своем роде документ, обстоятельный и подробный, Пыпин с высоты своего векового превосходства над Толстым, комментирует записи, сопровождает некоторыми пояснениями, не слишком, впрочем углубляясь…

Тут необходимо отметить, что фигура Петра Андреевича Толстого представляет интерес для нас не только потому, что он находился в родстве с украинским гетманом Скоропадским и тем самым принимал самое непосредственное участие, за счет уз хотя бы, в расследуемых нами исторических событиях, -- он и сам по себе личность весьма примечательная и для петровской эпохи вполне характерная.

Воспользуемся снова данными русского историка Сергея Михайловича Соловьева для того, чтобы познакомиться с этим путешественником поближе.

«Происходя из второстепенного московского дворянства, Толстые выдвинулись по родству с Апраксиными, когда царь Федор Алексеевич женился на Марфе Матвеевне. По смерти царя Федора Толстые держались Софьи и Милославских, были главными действователями против Петра, то есть против его матери во время смуты стрелецкой; но Апраксин Федор Матвеевич, державшийся Петра, уговорил своего родственника, Петра Андреевича Толстого, переменить партию, отстать от Софьи, которой трудно было надеяться на торжество в борьбе с братом. Петр принял Толстого, но никак не мог забыть его предшествовавшей деятельности. Видя эту подозрительность со стороны царя, Толстой употреблял все средства, чтобы показать свое усердие, не дать затерять себя: он едет в Венецию, участвует в Азовском походе, ухаживает за Головиным, который, как говорят, взял с него 2 000 золотых червонных и предложил царю отправить его на важный пост посланника в Турцию. Здесь-то случилась эта знаменитая история с секретарем: узнав, что секретарь донес на него в растрате казенных денег, Толстой, в присутствии всех членов посольства, обвиняет его в сношениях с великим визирем, приговаривает к смерти, велит священнику приготовить его к ней, и потом приказывает осужденному выпить яд. Возвратясь из Турции, Толстой дает 20 000 рублей Меншикову и является в числе тайных советников царя. Петр постоянно уступает ходатайствам Апраксина, Головина, Меншикова ибо сам убежден в обширных способностях Толстого, прямо говорит, что не снимает головы Толстого с плеч потому, только, что она очень умна, но не оставляет прежней своей подозрительности. «Петр Андреевич способный человек, – говорит он, – но когда имеешь с ним дело, то надобно всегда держать камень за пазухой». Но Толстой дождался своего времени, когда Петру понадобилось выманить несчастного царевича Алексея из-за границы. Толстой обделал трудное дело и получил щедрые награды, стал одним из самых приближенных людей к царю, получил 6 000 душ из конфискованных по делу царевича имений, Андреевскую ленту, графство; но, разумеется, этим самым Толстой неразрывно связал свои интересы с Петром Алексеевичем и Екатериной в деле о престолонаследии – ибо чего ему было надеяться от сына Алексеева, от внука Лопухиной? И вот при смерти Петра именно Толстой, как говорят, действовал сильнее всех, одушевлял и Меншикова».

В который раз уже приходится сталкиваться с фактами красноречивейше свидетельствующими о тех требованиях к людям, вовлеченными в большую политику, которые предъявляло им время. Мы говорили об этом применительно к Павлу Полуботку и Мазепе, когда от выбора решения – с кем идти – зависела дальнейшая судьба, сама жизнь. Сколько раз счастливый случай выволакивал своего любимца Светлейшего князя Меншикова из казалось бы безвыходных положений! Да и тут – не сносить бы головы Петру Андреевичу, если бы сам он хитростью своей не казнил посольского секретаря. И сколько таких испытаний за долгую жизнь предстоит осилить. Путешествие по Европе – из них, разумеется, не самое затруднительное…

В предыдущие эпохи из России в иные страны помимо царевых послов и немногочисленных специальных ездоков мало кто ездил. Купцы – статья особая, но и пути их особые. Признать надо и то, что проторенными купеческими тропами иные сословия вообще не пользовались. На обучение за границу вырывались единицы, по преимуществу с окраин царских, с Украины, например. Можно было встретить искателей истины, выходцев с Украины в университетах Падуи, Генуи, Праги.

И лишь дерзкий Петр перевернул и в этом отношении державу совершенно. Мало того, что целыми десятками и сотнями стал посылать отпрысков дворянских фамилий в европейские страны за обучением, так еще и сам принялся много и жадно ездить учиться, не стыдясь своего невежества, впитывать информацию, культуру, знания. А за царем своим – пусть нехотя, – но и подданные потянулись…

Одним из первых по суше через всю Европу в Италию из России проехал Петр Андреевич Толстой. Выехал в году 1697-ом, вернулся зимою 1699-ого. Впечатления свои все от столь долгого за границами пребывания – в науку потомкам и как отчет государю – представил в виде подробного дневника путешественника.

Нам же тут следует отметить, что была выдана Петру Андреевиу из посольского приказа подорожная грамота ко всем владетелям и начальникам, с которыми мог встретиться в путешествии, ко всем мелким властям по дороге и, наконец, к «вольным добытчикам морским» для безопасного проезда и жития.

Сопровождающие Толстого лица и сам он в грамотах были писаны дворянами «без прозвания» для того, чтобы «в иноземческих краях подлинно не ведали, какого чина и каких пород для тое вышеписанные науки в их государства посланы».

Выданные посольским приказом подорожные грамоты были не только удостоверяющими личности проезжающих границы государства документами, но и своего рода официальными ходатайствами, кои можно было пускать в дело во всяческих непредвиденных ситуациях.

В Могилеве, например, с Толстым случилась «нелепая конфузия, то есть замешание», – его не хотели было перевозить через реку Днепр, но он предъявил начальным людям проезжую грамоту, и ему разрешили без промедления проехать Днепр и поселиться на предместье города, где он и жил у мещанина благочестивой греческой веры.

Что в дороге замечает путник прежде всего? Конечно же, то, что удивляет, что непохоже на родное окружение. Это естественно – новое прежде всего бросается в глаза. А за границей для русского человека все новое. И Толстой, человек внимательный и чуткий, придирчиво отмечает отличия католической веры от православной, их культового обихода, богослужений, храмов – от отечественных. И отмечает не с точки зрения сравнительной – чье лучше, а чье хуже; отмечает потому, что другое. И ведь всего-то через пару лет царским повелением среди чухонских болот начинает возводиться небывалый, невиданный доселе в России город – как мечта, навеянная впечатлениями от портов Дании и Голландии, как мост из вековой таежной Руси в изящную и образованную Европу.

И сподвижники Петра I, молодая знать державы, тот же турист сановный Толстой Петр Андреевич – начнут собственные владения обустраивать по примеру западных вельмож и не хуже чужестранных, станут художников выписывать, ученых, фейерверк-майстеров, музыкантов, артистов. Слом эпох – это надо чувствовать и понимать, это, даже пережив, не каждый способен осознать. И Толстому следует отдать должное – в дневнике он словно бы конспект ведет, опыт перенимает, отдавая себе отчет в том, куда направлен царев горящий взор, на что время само в России нацелено…

Да и сам Петр Алексеевич в свой ежедневный «юрнал» зарубежных поездок вносил для памяти и использования все, что видел отличного от отечественного, российского, сосредотачиваясь по восприимчивости юной натуры на курьезах и технических достопримечательностях.

25 лет государю. Подробно описаны в царском журнале «нагие девки», обслуживавшие его во время частного приема в Амстердаме; соседствуют они с «весьма волосатым младенцем женского полу», с выступающим на ярмарке слоном, с герцогскими дворцами «изрядной постройки», с тщательнейшим описанием увиденных кораблей, пушек, фонтанов, архитектурных достопримечательностей, и ритуалом обрезания, виденным в синагоге, иначе говоря «жидовской церкви».

По тому, что виделось и отмечалось русскими людьми в Европе несложно судить о глубоких, кажущихся порою просто непреодолимыми, отличиях в жизневосприятиях, верованиях, культуре и быте народов европейских стран и народов составляющих огромное государство Российское…

Поражало Толстого во время посещения имений влиятельных господ великолепие убранства, роскошь, изысканность. Видел он «немалое число подобий человеческих мужеска и женска полу из меди, подобий сирен и разных гадских из белого камня с бьющими вверх фонтанами», и заносил все в дневник. Город Неаполь поражает его воображение: «Самый город Неаполь каменный, изрядным мастерством построен, проезжие ворота предивною препорциею устроены, и домы все в Неаполе каменного строения, а деревянного ничего нет»…

Его собственная страна вся была в ту пору деревянной, и потому видеть такое каменное разнообразие в граде чужестранном было дивом великим. Все удивляло – и взаимоотношения между людьми, и праздники, и зажиточность простого люда, и чрезмерная роскошь вельмож, и обилие солнца и света… Какой же нужно было обладать молодому русскому царю волею, чтобы удивление свое и своих приближенных направить на созидание русских каменных городов, на строение другой жизни для всего государства, на изменение всего исторического пути гигантской державы!…

Впрочем, деяниям Петра Алексеевича много воздано уже по чину и прибавить что-то трудно, да и нужно ли?…

Каково ехалось-то по дорогам российским в начале восемнадцатого века? Даром ли они стали притчею?…

Состояние транспорта и путей сообщения влияло, разумеется, на скорости переездов. От дорог и от экипажей зависели как царские посланники, так и полковничьи сыновья, буде они вознамерятся дальнее ли, близкое ли совершить странствие.

Езда в те времена была, как правило, медленная. От Киева до Москвы добирались едва ли не за две недели. От Архангельска до Вологды – около 5 дней. От Москвы до Архангельска – почти десять дней. От Смоленска до Москвы – 3 дня. Путь от Москвы до Гамбурга занимал не менее 20 дней. Поездки же в дальние страны превращались в многомесячные и даже многолетние путешествия. Так, в Китай торговые караваны выходили обычно зимой и возвращались только на третий год. Средняя скорость по дорогам России составляла примерно 7 верст в час летом и 5 верст – зимой…

Определенной системы в организации строительства и ремонта дорог не существовало. Обычно эти работы производились в порядке дорожной повинности местным населением. Такой метод был, конечно, малоэффективным, не говоря о тех тяготах, которые он приносил населению. Техника строительства дороги сводилась к устройству фашинных мостовых (Фашины – это связки молодого леса, толстых прутьев без листьев). Фашины укладывались в несколько рядов и засыпались землей. Затем на них накладывались бревна и вновь засыпались землей. Этот способ был мало удобен, так как фашины гнили, деревянный помост расстраивался и проезжая часть от дождей превращалась в грязь. Были попытки заменить фашины песчаным грунтом или бревнами, но и этот метод не дал существенных результатов. К 40-ым годам XVIII века относятся предложения заменить фашины каменными мостовыми. (Мощение улиц камнем применялось в Петербурге и Москве уже с начала века). Однако это дорогостоящее предложение не было принято Сенатом.

Приведенный перечень позволяет путем несложных арифметических действий выяснить, что при самых благоприятных погодных условиях дорога Якова Полуботка от Чернигова до Архангельска должна была занимать около месяца. А если учесть, что запряжены были не лошади, а волы, что телега была прочной и тяжелой, что груз везли немалый, – и того более… Каково ехалось украинцам по дорогам России? Где ночевали они? Чем питались? Где пережидали непогоду? Как, собственно, дорогу узнавали верную?

«Развитие пассажирского движения требовало обеспечения хотя бы минимума бытовых удобств в дороге. Уже в начале XVIII века при почтовом ведомстве возникают первые прообразы гостиниц. Первая такая гостиница, одновременно почтовый дом, была учреждена в Петербурге в 1715 году. Здесь останавливались главным образом проезжие иностранцы», – сообщает нам Л.И. Марасинова в исследовании «Пути и средства сообщения»
(«Очерки русской культуры XVIII века», Изд., Московского Университета, 1985 г.).

В общее правило «проезжие грамоты» были введены Петром I (указ от 30 октября 1719 года) в связи с введенными им рекрутской повинностью и подушной податью.

На этот же период приходится и внедрение в обиход паспортов. Россия стала применять сей контрольный документ по примеру соседних европейских стран. Но у Якова Полуботка не было паспорта и не могло быть, потому что выдавались они отбывшим наказание преступникам или уличенным в неблагонадежности лицам – для контроля их передвижений. Лишь спустя двести лет поголовная паспортизация привяжет свободных людей прописками, отметками, печатями, сроками регистрации к единому образцу документа, удостоверяющего личность и гражданство. А пока паспорт дословно переводится с французского, как «одно из средств для наблюдения за подозрительными лицами в видах охраны государственной безопасности»…

Украина во втором десятилетии XVIII века не раз испытывала на себе моровые поветрия.

Грозными волнами приходили эпидемии чумы, холеры, проказы. Правительство, исходя из опыта поколений, вынуждено было принимать самые решительные меры для того, чтобы уберечь население от вымирания, чтобы болезни не распространялись. До победы над носителями эпидемий, до массовых обязательных прививок еще много десятилетий, лечить заболевших нечем, да и некому. Единственным действенным способом ограничения распространения заразы были кордоны, прекращение сообщений, изоляция, карантин. Меры эти, конечно же, наносили существенный урон торговле, но во имя спасения десятков тысяч людей их применяли повсеместно.

Канцелярия украинского гетмана получала многочисленные жалобы от купцов – они били челом на слишком строгие кордоны, на неумолимые карантины, в которых по предписанию выдерживали приезжавших по шесть недель и более. Купцы слезно молили о заступничестве.

В 1719 году гетман Иван Скоропадский обращался с письмом к капитану Горохову, назначенному царским указом начальником застав, и в письме своем хлопотал об облегчении пропуска купцов через заставы. Капитан Горохов в ответе был строг и непреклонен: «Купцам через поставленные форпосты от господина генерал-майора Ропа отнюдь пропуску не будет под смертною казнью, понеже в Волохской и Мультянской землях и в Польше многое поветрие, а что изволите упоминать в письме вашем, что оные купцы от того придут в оскудение, и то, видится, государь, можно и оставить, хоть бы они и померли, тужить о том не о чем: только бы в здешнем крае от моровой язвы всех бог сохранил».

В 1720 году право заставы ставить и определять карантины передается из рук центра губернаторам пограничных губерний, а для всей Украины – Киевскому Генерал-губернатору. При этом следует отметить, что все форпосты и заставы непременно оборудовались виселицами («шибеницами») – чтобы без промедления всех тех, кто захочет проехать мимо заставы, тайно миновать контроль, свернув с дороги, тут же и вешать.

Для беспрепятственного проезда застав и форпостов Киевская Губернская канцелярия выдавала специальные пропуска на людей и товары. Причем, для въезжавших и выезжавших требования были разными, каждое разрешение канцелярии основывалось на указе, тщательнейшим образом предписывавшем кто, что и сколько мог вести и какая за все это взымалась плата. Ответственность, лежавшая на выдавших пропуска и на проверяющих в заставах способствовала служебному рвению. Досмотры были капитальными. В пропуска наряду с товарами вписывались люди поименно – челядь отдельным реестром, но за каждую голову отвечал хозяин, купец. Вот фрагмент государева Указа: «Из России за границу не пропускать: русских червоных золотых, рублевиков, полтинников и полуполтинных, и гривенников и серебряных мелких копеек, и сделанной всякой посуды, и слитков, также всяких чужестранных червонных золотых ефимков и прочей всякой чужестранной монеты и слитков серебра и золота… При отъезжающих из России за границу партикулярных людях и курьерах, кои при себе не более 100 червонных и золотые, и серебряные вещи для своего обхождения, а не для продажи пропускать не запрещать»…

Таким образом Яков Полуботка, полковничий сын, даже если и оформил все положенные проездные документы, все пропуска – что было ему несложно сделать при обычае полковых канцелярий, -- все равно указ царский нарушил.

Под слоем воска в бочонках содержалось запрещенное к вывозу червонное золото. Бдительность форпостов и застав, карантинов и таможен, через каковые Якову довелось проезжать, явно была ослаблена. Полковниченку удалось беспрепятственно через всю державу провезти контрабанду. Скупиться ему было явно не с руки, и потому все законные препятствия, видимо, объезжались гладко – как то и водилось во все времена: затевая миллионное дело рублей не жалеют.

Но как было бы замечательно в подтверждение казацкой сметки и удали Якова найти хотя бы один реальный документ – пропуск, допустим, или подорожную грамоту, выписанную на имя Полуботка и пятерых его спутников, и на товар, разумеется – бочонки с отменным воском… К примеру, подорожная самого полковника Полуботка, выписанная для последней его поездки в Москву и Петербург, в архиве имеется…

Но кроме всего – именно на 1720 год приходится начало полного разрыва дипломатических отношений Англии и России.

Могло ли это обстоятельство способствовать визиту в Лондон?

Интриги втянули Георга I (союзника Петра по Грейфсвальдскому договору от 17 октября 1715 года) в контакты со шведами. О том прознал русский царь. Англичане ответили предложением в восьмидневный срок русскому представителю Бестужеву покинуть королевство. Высылка посла и в те времена означала одно – разрыв отношений. Акция сия вызвала панику среди английских купцов, заинтересованных в торговле с державой Российской. Паника могла нанести чувствительный удар по экономике государства и потому за подписью Петра дано было печатное разъяснение международного положения: «Объявление компании англинской». Оно гласило: «Понеже всем ведомо есть, каким наглым и напрасным образом резидент наш от двора англинского отослан, чем нанесена нам тяжкая и чувствительная обида, за которую по обычаю всех репрессалию надлежало бы учинить, но понеже мы видим, что то все чинится не для Англии, но для интересу Ганноверского, для которого господа-министры англинские не токмо посторонних держав пренебрегают дружбу, но и своего отечества не щадят, что им ближе и чувственнее нас есть; того ради принуждены мы ту репрессалию против народа англинского оставить, яко непричастна оной неправды, чего ради были бы сим обнадежены и коммерцию свою отправляли без опасения».

То есть, русский царь, порывая с господами министрами, разрешал купцам английским по-прежнему товар свой везти к нашим берегам без опасений. Но англичане русских кораблей уже не принимали. Скоро кабинет английский начнет сожалеть о том, что соблазнился контактами со Швецией – будет подписан мирный договор, кладущий конец Северной войне, и сделку, выторгованную за помощь английского флота, завершить не удастся. Впрочем, Бремен и Верден будут уступлены Ганноверу.

А восстановлены будут дипломатические отношения между Россией и Англией лишь в 1730 году при Анне Иоанновне…

Это что касается положения внешнеполитического в тот период, к которому относят составители версий миссию по перевозке золота из Чернигова в Лондон.

Предположить же за Полуботком столь тонкое проникновение в механику большой политики, что он сознательно использовал принцип «враг моего врага – мой друг» и сыграл на этом принципе, – будет, наверное, слишком комплиментарно.

На состоянии же внутри страны мы уже останавливались достаточно подробно, - сложное это было состояние. И, тем не менее, минуя все препоны, золото оказалось под надежными замками в английском банке. Хранилось там надежно почти двести лет.

… Первое после известного нам съезда наследников 1908 года упоминание о наследстве гетмана Полуботка приходит из-за границы, из Вены и датируется 1922 годом.

Широкая волна эмиграции в тот период вынесла за пределы страны многих, очень многих из тех, кто носил в себе благородную кровь казацкой старшины, иначе говоря, дворянства украинского. И где только не образовались острова украинской диаспоры – и на континенте, и в Штатах, и в Латинской Америке, и в Австралии.

Итак, летом 1922 года в дипломатическое представительство Украины в Вене обратился некто Остап Полуботко, приехавший из Южной Америки. Он предложил Юрию Коцюбинскому, работавшему в миссии, свои услуги в деле возвращения огромной суммы на родину. И просил этот добровольный помощник за свое участие лишь один процент от причитающегося наследства. На резонный вопрос, почему в таком случае прибегает он к помощи классово чуждого государства, а не хочет сам получать все состояние, Остап, якобы, отвечал, что в завещании гетмана определенно сказано, истребовать вклад может лишь наследник, проживающий на Украине. Протоколы бесед с заморским визитером и даже фотокопия упомянутого завещания будто бы были Юрием Коцюбинским пересланы по дипломатическим каналам в тогдашнюю столицу Украины, город Харьков, возглавлявшему комиссариат Иностранных дел Владимиру Яковлеву для принятия правительственного решения по данному вопросу. И будто бы во второй встрече принимал участие вызванный специально представитель английского банка, некий Роберт Митчел, который и заявил, что за прошедшие со времени вклада годы, сумма должна достичь астрономической величины. Но затем как-то внезапно исчезают и Остап Полуботко, и представитель банка. Да и сам Юрий Коцюбинский, которого не пощадила утверждающаяся диктатура пролетариата, тоже пропадет. Архивы же в Харькове не сохранились (или перешли в ведомство, которое не слишком охотно со своими архивами знакомит посторонних). И этот отголосок давней истории, рассказанный позже швейцарским изданием «Пур ту», иссяк, развития не получил. Следует, правда, признать, что и разрабатывался он в исследовательском плане не слишком тщательно – и широкое поле для подключения новых сил остается открытым по сей день. Дерзновенному и настойчивому историку-архивисту еще может повезти, и он распутает венский клубок, проследит путь Остапа (если он пересекал столько границ, добираясь из Южной Америки в Вену, где-то жил, значит, могли сохраниться соответствующие документы хотя бы у австрийских пограничников), Юрия Коцюбинского, архивов народного комиссариата Иностранных дел Украины, секретную переписку компетентных органов, принимавших решение, и найдет фигурировавшее в деле завещание, протоколы бесед, если они были, документы, неопровержимо свидетельствующие о том, что путь к сокровищам реален…

Один из энтузиастов-любителей истории и кладов не так давно обрушил на меня совершенно неожиданную, но достаточно стройную гипотезу всего этого дела и таинственных сложностей с ним связанных. Он убежденно мне доказывал, что с самого начала к наследству гетмана Полуботка причастны – кто бы вы думали? – масоны: ВУЛ! (Великая Украинская ложа). Мол и переправку в Лондон помогли они осуществить, и сохранность, и устранение свидетелей, и что даже охота их за завещанием была успешной – и они смогли завладеть золотом. А потому и съезд наследников в Стародубе был под их контролем, и папку черную знаменитую именно они выкрали, и потом в Вене объявившегося Остапа к рукам прибрали, и сегодня, обладая несокрушимыми тайными связями, не знающими границ, держат дело на контроле, всячески мешая установлению истины. Советовал мне этот любитель истории весьма опасаться темных сил, которые обязательно, дескать, видя, что я под них копаю, со мною расправятся. И, тем не менее, я искренне поблагодарил собеседника за подаренный неожиданный взгляд на проблему.

Сколько загадочного в истории с наследством, столько неясного, вернее, непроясненного, что впору и масонов заподозрить, на них все свалить.

Если б в Киевском телефонном справочнике значился номер их организации – по определению добровольного моего советчика, – Великой Украинской Ложи, – я бы непременно позвонил и договорился бы о встрече. Но нет в книге такого номера. И адреса не зарегистрировано. В глубоком, стало быть, подполье находятся ныне вольные каменщики, строители справедливого человеческого общества. Не идут со мной на контакт. А может быть еще не все потеряно? – и самое интересное начнется именно после того, как на стол великого Магистра ляжет это историческое расследование? И тогда сбудется пророчество неожиданного моего собеседника? И встречусь я с ВУЛ…

Что же касается реальности, то и в самом деле, после того, как в 1717 году Яков Андресон (англиканский пастор) написал новый Устав, в Лондоне возникла Великая Английская Ложа, объединившая в братский союз существовавшие доселе разобщено одиннадцать масонских лож Британского королевства.

То есть, по времени возникновения масонства, ложа вполне вписывается в канву нашей истории, и ко времени прибытия Якова Полуботка в Лондон, Великая Английская Ложа была достаточно крепко организованной и реальной силой. Уже проникали ее ростки на материк, в 1725 году зарождается Ложа во Франции, далее – в Голландии, Италии. К последней четверти века идеи вольного братства каменщиков с их загадочными ритуалами и странной символикой достигают и России.

Однако, предоставим возможность эту великолепную тему во всем ее историческом пышноцветье разрабатывать и развивать кому-нибудь более посвященному.
Мало ли что…

Итак, минуя окончательную победу социализма на Украине и вторую мировую войну мы подошли к весне 1958 года, когда пожилая жительница Москвы О. Шеболдаева-Широченская и сын ее С. Широченский с официальным исковым заявлением обратились в Инюрколлегию СССР, и по их заявлению заведено было дело № 1340.

И возникла на простой конторской папке размашистая карандашная надпись и линия отчеркивающая заглавие, так нам уже привычное и хорошо знакомое: "наследство гетмана Полуботка".

Начинался новый этап отыскания сокровищ, этап официально зарегистрированный, юридический.

Не даром период хрущевского руководства страною назван оттепелью. Помимо всех иных приобретений второй половины пятидесятых годов, жители нашей страны на короткий срок перестали ощущать себя за высокой каменной стеной, треть века отделявшей их от всего остального мира. Именно в те годы получили возможность вернуться на родину многие и многие эмигранты, воссоединились тысячи семей, значительное число наших граждан впервые без опаски смогло заявить о наличии родственников за границей. Инюрколлегия значительно увеличила объем работы по розыску родственников и наследников по обе стороны границы, и немало дел закончилось успешно.

Кроме того, ГУЛАГ вынужден был разжать свои ненасытные челюсти и выпустить миллионы заключенных, вся вина которых была лишь в том, что они родились в этой стране, подвергнутой коммунистами небывалому по жестокости эксперименту. Возвращались люди другого мира.

Оттепель дала возможность Ольге Петровне Шеболдаевой после многих лет нечеловеческих оскорблений и унижений, проведенных за колючей проволокой, с гордостью вспомнить свои корни, истоки своей дворянской фамилии. Мать Ольги Петровны в 1908 году была участницей съезда наследников в Стародубе, много рассказывала об этом дочери, делилась впечатлениями. И теперь ее дочь и внук с чистой совестью предлагали государству воспользоваться их правом наследования огромного гетманского состояния для того, чтобы вернуть ценности отчизне, чтобы направить их на возрождение поруганной земли. От личных притязаний на какую бы то ни было часть наследства Шеболдаевы заранее отказывались.

Тут следует еще упомянуть о брате Ольги Петровны и о ее муже. Врач КВЖД Петр Широченский был арестован, в его деле фигурировали данные о запросе английского банка 30-х годов с упоминанием фамилии жены. Широченский исчез в бездне лагерей. Брат Ольги Петровы, Борис Петрович Шеболдаев, который работал секретарем Азово-Черноморского крайкома партии, тоже был смыт кровавым потоком репрессий, и в его деле затрагивался этот подозрительный запрос английского банка. Какие такие связи с капиталистическими банками могут быть у советских граждан?! Какие такие наследники гетманских сокровищ?! Сегодня, восстанавливая всю цепочку событий, мы вправе предположить, что упоминаемый в деле запрос английского банка был связан с тем печальным и пресловутым посещением Венского дипломатического представительства Украины Остапом Полуботко, которое, видимо, заинтересовало, не только финансовые органы.

И если таковой запрос в действительности был, то это может означать только то, что интерес к наследникам гетмана Полуботка и к его наследству и. в самом Лондоне ничуть не угас за прошедшее- столетие со времени первой розыскной миссии 40-х годов девятнадцатого века, о которой рассказывал Александр Иванович Рубец.

Однако, Евгений Александрович Куличев, который вел "дело № 1340", как опытный юрист, не стал отвлекаться на слухи и домыслы, а сразу приступил к выяснению реального положения вещей. Инюрколлегия имеет законный процент с удачно завершенных исковых дел. И потому в случае с иском Щеболдаевых-Широченских, счет инюрколлегии мог значительно увеличиться. Резон был пристально вглядеться в историю.

Папка дела стала постепенно пухнуть. Исторические справки, цитаты и ссылки, ответы из архивных контор разных регионов страны. С течением времени под крышей заведенного юридического дела скапливалась вся информация о Полуботке и его наследниках. Попали сюда и данные о съезде в Стародубе, и перевод статьи, подписанной Грицем Полтавцом из швейцарского издания "Пур Ту", и многое еще из того, что нам уже хорошо известно. Обратившись за содействием к профессиональным партнерам в Лондоне, адвокатской конторе "Кеннет, Браун, Бекер, Бекер", которая ныне именуется "Тернер Кеннет Браун", Евгений Александрович Куличев получил от них пространный ответ, в котором ничего воодушевляющего не содержалось - среди вкладчиков английских банков рассматриваемого периода Павел Полуботок не значится, – резюмировали английские коллеги свои поиски.

О роли заявителей, обратившихся в Инюрколлегию с просьбой об отыскании наследства гетмана Полуботка - Шеболдаевых-Широченских - об их причастности к многовековой истории с этим наследством связанной стоит упомянуть более подробно. Благо, что для этого есть возможность использовать целую серию газетных и журнальных публикаций конца ХХ столетия. Тема в те годы вызывала неизменный интерес читателей и потому в желающих совершить историческое открытие на страницах периодической печати недостатка не наблюдалось.
Хочется надеяться, что читателям нашего исторического расследования будет несложно ориентироваться в знакомых сюжетных линиях и именах. Расхождения и несовпадения в точках зрения на приводимые данные тоже не будут неожиданными - потому что за интерпретацией любого исторического события или факта всегда таится сакраментальный вопрос - кому это выгодно?..

После масонов не могла не возникнуть и, само собою, возникла прямая связь темы наследства Полуботка с коммунистической партией Советского Союза. Не больше не меньше – напрямую с высшим партийным руководством страны рабочих и крестьян.

***

Инна Никандровна Рошевская, участвовавшая в съезде наследников, проведенном в городе Стародубе по инициативе Александра Рубца еще при царизме - в 1909 году,- рассказывала своим детям и внукам уже в советское время, что на съезд собралось около ста человек, имевших основания считать себя потомками гетмана. Из докладов стало ясно, прямых наследников по мужской линии обнаружить тогда не удалось. А в составленном родословном древе по женской линии якобы не хватало какого-то одного, но очень важного звена.

Однако у Рошевской, как и у других участников съезда, осталось ощущение, что все эти трудности вот-вот будут преодолены. Наверное, этому способствовала где-то добытая Рубцом информация о том, что наследство гетмана Полуботько пытался заполучить сначала его старый приятель светлейший князь Александр Данилович Меншиков, а затем фаворит Екатерины Второй тоже светлейший князь Григорий Потемкин.

Кроме того, присутствующим якобы были показаны вырезки из газет 1840-х годов, в которых рассказывалось о том, что английские агенты разыскивают наследников Полуботько.(именно в такой транскрипции передавалась фамилия Черниговского полковника.)

Потомки гетмана предприняли оценку предполагаемого наследства. По их расчетам получилось, что за прошедшие годы вклад должен был увеличиться более чем в тысячу раз. И на каждого из присутствовавших, как вспоминала Рошевская, приходится астрономическая сумма — миллион фунтов стерлингов.

В итоге съезд решил создать комиссию из 25 присутствовавших на съезде делегатов, которая прямо и непосредственно занялась бы поисками наследства. Кроме того, было принято решение для обеспечения юридической стороны дела нанять самого известного на тот момент киевского адвоката Кулябко-Корецкого. Для чего все участники съезда внесли свою финансовую лепту.

Однако первая поездка Кулябко-Корецкого в Лондон оказалась безрезультатной. Ост-Индская компания была ликвидирована в 1858 году. И ни получить подтверждений того, что в ней находились золотые червонцы Павла Полуботько, ни узнать, куда были переданы невостребованные вклады, адвокату не удалось. Второй поездке Кулябко-Корецкого в Британию помешала начавшаяся первая мировая война.

Инне Никандровне Рошевской после начала Первой Мировой войны было не до наследства.
Ее сына Бориса Шеболдаева арестовали за участие в подпольной большевистской организации. Рошевской пришлось использовать весь свой авторитет и все влияние на высокопоставленных пациентов (она была врачом, окончила Сорбонну и много лет практиковала в Ставрополе), чтобы ссылку в Сибирь Борису заменили отправкой санитаром на Закавказский фронт.
Но даже оказавшись на фронте, потомок гетмана не прекратил большевистской агитации. От очередного ареста с плачевными последствиями его спасла лишь Февральская революция.
Вскоре Шеболдаева избрали заместителем председателя военно-революционного комитета Кавказской армии. А затем Шеболдаев оказался в Баку, где после провозглашения Бакинской коммуны был назначен заместителем наркома по военным и морским делам.

Именно тогда он познакомился с будущим членом Политбюро Анастасом Микояном. Их обоих арестовали после падения коммуны. И они оба каким-то чудом не попали в число 26 расстрелянных бакинских комиссаров. Дружба двух большевиков была настолько тесна, что, работая в Ростове, Микоян и Шеболдаев жили со своими семьями в одной квартире и питались в складчину.

В двадцатые годы Шеболдаева неоднократно переводили с места на место: Кавказ, Туркестан, Поволжье и, наконец, Москва. В 1925 году наследника гетмана назначают заместителем заведующего орграспредотделом ЦК ВКП(б) — святая святых партии, ведавшем всей расстановкой партийных кадров, а затем он становится первым секретарем Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). Тогда же, в 30-е, по словам его сына Сергея, Шеболдаеву позвонил некий человек и сказал, что он может получить наследство гетмана Полуботько. Шеболдаев ответил, что не интересуется этим, и положил трубку.

Возможно, Петр Шеболдаев счел звонок провокацией врагов мировой революции. Но коллегам по партии о нем все-таки предпочел не сообщать. Возможно, что он просто не придал звонку никакого значения. И тут же о нем забыл.

Но существуют данные, говорящие, что это было не совсем так.

Много лет спустя в прессе была опубликована информация, проливающая свет на тайные пружины этой истории.

В 1922 году в украинское посольство в Вене (таковые существовали до образования СССР) обратился некий человек, приехавший из Бразилии и назвавшийся Остапом Полуботько — прямым потомком одного из сыновей гетмана. Он показал послу Юрию Коцюбинскому фотокопию документа о вкладе Полуботько, подлинник которого он хранил в надежном месте, и предложил сделку: украинское правительство возьмет на себя переговоры с Британией и получение денег, а он за передачу подлинника документа получит один процент накопившейся огромной суммы.
Как говорилось в той же публикации, на переговоры с британской стороны прибыл полковник Роберт Митчелл из "Бэнк оф Ингланд", который заявил, что сначала ему нужно удостовериться в подлинности документов. Но даже если они окажутся подлинными, это не означает, что наследство будет передано правительству Украины. Во-первых, это правительство не признано Великобританией. А во-вторых, сумма с накопившимися процентами слишком велика для того, чтобы говорить о ее передаче. Речь может идти лишь о какой-либо полюбовной сделке.

Нельзя исключить возможность того, что звонок Борису Шеболдаеву был напрямую связан с этой Венской встречей.

Может быть, англичане, обеспокоенные появлением прямого наследника и подлинных документов, начали искать путь для проведения полюбовной сделки через самого влиятельного в СССР наследника гетмана.

Еще несколько лет спустя сестре Бориса Шеболдаева, Ольге Шеболдаевой-Широченской, во Внешторгбанке в Москве рассказали о некоей делегации англичан, которые приезжали для проведения переговоров о наследстве гетмана. Но в подробности она предпочла не вникать: в июне 1937 года первый секретарь Курского обкома партии Шеболдаев был арестован и вскоре расстрелян. Вслед за ним репрессировали его жену и мужа Ольги Шеболдаевой-Широчинской.

Вновь о наследстве Шеболдаевы и Широченские вспомнили лишь во время хрущевской оттепели, когда репрессированные члены семьи были реабилитированы.

Сына Шеболдаева Сергея тепло принял Анастас Микоян и позаботился о выделении ему в Москве жилья. Правда, с Микояном, который знал о деньгах гетмана с двадцатых годов, вопрос о наследстве Сергей не обсуждал. Ему это просто не пришло в голову. И к тому же, одним из заявлений Шеболдаевых и Широчинских уже начала заниматься Инюрколлегия, которая вела дела о наследстве советских граждан за рубежом.

Там их подробно обо всем расспросили и больше в Инюрколлегию никогда не вызывали.

Один из сыновей Шеболдаевой-Широченской, Петр, в разговорах с Сергеем Шеболдаевым не раз сетовал: "Ну что же они медлят? Ведь польза от наследства была бы и нам, и стране. Ведь есть же в КГБ экономическая разведка, проверила бы быстренько все английские банки..."

Он даже не подозревал, что КГБ уже занимается их делом. Но как!

4 мая 1960 года председатель КГБ при Совете министров СССР Александр Шелепин направил секретарю ЦК КПСС Николаю Игнатову секретную "Справку о результатах проверки фактов, изложенных в заявлении Широчинского П. П.", написанную во 2-м главном управлении КГБ — контрразведке. Со справкой были ознакомлены и другие члены секретариата ЦК.

Отчет по делу о наследстве гетмана, который КГБ направил секретарю ЦК Николаю Игнатову, изобиловал подозрительными неточностями.

Вот эта справка.

"Дело о наследстве украинского гетмана Полуботько возникло в Инюрколлегии Министерства финансов СССР в конце 1957 года на основании заявления гр-на Широчинского П. П.
и некоторое время состояло на контроле в секретариате т. Микояна А. И.

Из материалов дела следует, что примерно в 1840-х годах гетман Полуботько в один из английских банков перевел большое наследство, которое в последующие годы наследниками не было востребовано.

О наличии наследства гетмана Шеболдаевой-Широчинской О. П. известно из следующих источников:

1. Мать Шеболдаевой-Широчинской О. П. Рошевская Инна Никандровна при жизни рассказывала дочери, что в 1909 году состоялся съезд всех родственников — наследников гетмана Полуботько, которые решили принять активные меры к розыску наследства в Англии. С этой целью они наняли киевского адвоката Кулябко-Корецкого, который ездил в Лондон, но никакого наследства гетмана там обнаружить не мог.

2. Со слов заявителя Широчинского П. П., в 1937 году имел место разговор между его матерью Шеболдаевой-Широчинской О. П. и ее братом, бывшим секретарем Ростовского обкома КПСС Шеболдаевым Б. П., в котором он сообщил, что якобы из Англии получил уведомление о праве получить наследство гетмана Полуботько на сумму 1,5 млн фунтов стерлингов. В связи с этим Шеболдаев сказал якобы, что, как партийный работник, принять наследство не может.
Вскоре Шеболдаев Б. П. был арестован и осужден к ВМН.

3. В августе 1938 года Шеболдаева-Широчинская О. П... имела разговор с сотрудницей Внещторгбанка, ведающей делами по Англии, которая сообщила якобы ей, что Внешторгбанк посетили англичане, которые вели переговоры о наследстве гетмана Полуботько. Находясь под тяжелым впечатлением от арестов мужа и брата, Шеболдаева-Широчинская О. П. не стала проявлять интереса к этим переговорам...

Инюрколлегия и Валютное управление Министерства финансов СССР по заявлению Широчинского о наследстве принимали активные меры розыска.

а) Ими были подняты архивные материалы и опрошены сотрудники Внешторгбанка, чтобы получить уточняющие сведения о переговорах англичан, посетивших якобы в 1938 году Внешторгбанк.

В результате проверки данные Широчинского подтверждения не нашли.

б) Инюрколлегией была запрошена адвокатская контора в Лондоне, которая установила в Англии все банки, существующие с 1840-1850 гг., однако сведений о наследстве гетмана Полуботько получено не было.

в) Были запрошены соответствующие архивы о проверке родословной гетмана Полуботько, которые сообщили его биографические данные. Однако сведений о переводе гетманом каких-либо сумм в английские банки в архивах не имеется.

г) Для проверки заявления Широчинского П. П. в Министерство финансов вызывался двоюродный брат заявителя, инженер Шеболдаев А. Б., который заявил, что его родственники никакими данными о наследстве гетмана Полуботько не располагают, сам он в наследство не верит и считает это легендой...

В поднятом нами архивном следственном деле на Широчинского П. П. имеется протокол допроса обвиняемого Шеболдаева Б. П., из которого следует, что никакого извещения из Англии о получении наследства, как об этом указывает в заявлении Широчинский П. П., он не получал.

На допросе от 17.VIII.1937 года Шеболдаев показал, что, являясь участником троцкистской террористической организации, он в 1936 году вместе со шпионской информацией направил в английское посольство в Париже записку англичанину Рою (кто он, из дела неизвестно), в которой просил выяснить наличие наследства гетмана Полуботько в Англии, с тем чтобы в случае провала организации бежать за границу и быть там обеспеченным. Однако Рой на эту просьбу якобы ничего не ответил. Заявитель Широчинский П. П., 1922 года рождения, уроженец г. Ставрополя, в 1958 году перенес тяжелую форму заболевания энцефалитом, в настоящее время находится на пенсии.

Брат Широчинского П. П. Широчинский Д. П. работает лаборантом больницы имени Боткина. Состоит на учете у районного психиатра с диагнозом 'шизофрения'".

Но при чем тут 1840-е годы?

Гетман умер на сто с лишним лет раньше. Ошибкой это быть не может. Председатель КГБ Шелепин окончил самый престижный гуманитарный вуз страны — Московский институт истории, философии и литературы (ИФЛИ), причем по специальности "история". Так ошибиться он не мог. Значит, это сознательное введение секретарей ЦК в заблуждение? И при чем здесь Микоян, который не проявил никакого интереса к наследству?

И, самое главное, почему разыскивать наследство гетмана Шелепин поручил контрразведке, которая по определению не могла действовать за пределами страны?

Какие выводы должны были сделать секретари ЦК после прочтения этой справки? Родственники врагов народа (в справке КГБ нет ни слова о том, что Шеболдаев, его жена и муж его сестры были реабилитированы) и к тому же не вполне здоровые люди предъявляют претензии на наследство, которого нет в природе. Понятно, что все их последующие обращения должны были без рассмотрения списываться в архив. Однако в справке КГБ многие факты были просто подтасованы. Фамилия заявителя была не Широчинский, а Широченский, а его брат Дмитрий работал в Боткинской больнице врачом и никогда не страдал психическими расстройствами. Двоюродного брата заявителя — инженера Шеболдаева А. Б.— попросту не существовало. У Бориса Шеболдаева было три сына — Борис, Владимир и Сергей. Владимир умер вскоре после ареста родителей, Борис погиб во время Отечественной войны, а здравствующий и ныне Сергей подписывал вместе с остальными родственниками все обращения о розыске наследства. И ни на какие беседы в Минфин его никто не вызывал.

Довольно странным образом сотрудники КГБ проверяли сведения о переговорах Внешторгбанка и английской делегации о наследстве гетмана. Данные о приезде англичан искали в архивах банка за 1938 год, хотя очевидно, что в августе этого года о переговорах узнала Шеболдаева-Широченская, а проходить они могли и годом, и тремя ранее. Кроме того, в справке говорится, что архивные материалы вместе с валютным управлением Минфина изучала Инюрколлегия. А один из ее бывших руководителей рассказал мне, что за весь советский период существования коллегии не было ни единого случая, когда бы Внешторгбанк допустил сотрудников коллегии к своим архивам.

Заведомо безрезультатными были и описанные в справке поиски сведений о переводе гетманом Полуботько денег в английский банк в 40-х годах прошлого века. Во-первых, гетман умер в 1724 году. А во-вторых, его деньги в 1720 году были даны в рост Ост-Индской компании в Лондоне. Так, во всяком случае, говорилось в опубликованном в 1907 году свидетельстве английского шкипера, перевозившего 200 тыс. золотых червонцев гетмана из Архангельска в Британию.

Зачем и кому был нужен этот подлог? Ясно, что не подписавшему справку начальнику 2-го главка КГБ генералу Грибанову: на Лубянке еще слишком хорошо помнили аресты тех, кто обманывал партию.

Ветераны контрразведки полагают, что посоветовать Грибанову, как составить справку, мог только председатель КГБ Александр Шелепин.

Но зачем ему это было нужно? Ведь любому из секретарей ЦК, прочитавших справку о наследстве гетмана, достаточно было заглянуть в энциклопедию и прочесть статью о Полуботько, чтобы понять, что КГБ что-то скрывает?

Сам Шелепин, закоренелый карьерист, никогда бы не отважился на такой риск. Попросить Шелепина об этом мог только человек, от которого зависела его карьера и который мог быстро замять дело, если бы секретари ЦК обнаружили подлог, то есть кто-то из Президиума ЦК. По словам соратников Шелепина, в то время Шелепин активно искал поддержки у старейшего из членов партийного руководства — Анастаса Микояна.

По словам сына Бориса Шеболдаева Сергея, история о наследстве гетмана была известна Микояну очень давно — может быть, с тех пор, когда в 20-е семьи Микоянов и Шеболдаевых жили в одной квартире; а может быть, с 1919 года, когда два большевика сидели вместе в бакинской тюрьме. А в справке КГБ говорилось, что дело о наследстве гетмана "некоторое время состояло на контроле в секретариате т. Микояна А. И.".

Потребовалось немало времени, чтобы узнать, почему Микоян так интересовался наследством гетмана Полуботько. Бывшие помощники Микояна, его заместители по Министерству внешней торговли, готовы были рассказывать о нем сколь угодно долго, но мгновенно замолкали, как только всплывала тема золота гетмана.

Оставался единственный выход — подключить к розыску наследства гетмана советскую разведку, точнее, ее ветеранов. И здесь успех пришел неожиданно быстро.

Отставной генерал госбезопасности, имевший в прошлом самое непосредственное отношение к экономической разведке, открыл свою старую потрепанную записную книжку, набрал номер, некоторое время обсуждал с собеседником его и свое здоровье, благополучие супруг, а затем неожиданно строго спросил: "А что вы мне как-то рассказывали о золоте этого гетмана? Вам не трудно будет еще раз повторить?"

Было хорошо слышно, как его опешивший собеседник начал рапортовать, что во время работы в лондонской резидентуре он слышал об этом деле следующее...

Генерал прервал его: "Я передаю трубку одному своему хорошему знакомому, который заинтересовался этим делом. Дорогой мой, договоритесь с ним о встрече и доложите ему, где, что и как"…

Полковник предусмотрительно отказался беседовать в закрытом помещении. Он раз десять повторил, что вспоминает об этом деле только потому, что шеф попросил – значит приказал.

Так вот, золото гетмана по его словам никуда не исчезало.

При ликвидации Ост-Индской компании в 1858 году невостребованный счет Полуботько был передан в Bank of England, где и находился до второй мировой войны. О каких-либо переговорах относительно золота гетмана в 30-е он не знал, но вполне допускал такую возможность. Ведь проценты накапливались, и выплата таких огромных денег могла подорвать британскую экономику, а отказ от выплаты — репутацию Англии как мирового финансового центра. Затем этим золотом оплатили военные поставки Великобритании в СССР. Договор подписал в конце 40-х Микоян. О золоте гетмана, как утверждал полковник, говорилось в секретном приложении к этому договору. Но потом вопрос о наследстве гетмана возникал еще несколько раз, и окончательно урегулировал его только Шеварднадзе.

Найти договор, который, по словам сына Микояна Степана, его отец называл главным достижением своей жизни, оказалось совсем непросто: упоминания об этом советско-британском торговом соглашении несколько десятков лет назад полностью исчезли из всех советских изданий.

А содержание соглашения, договоренность о котором была достигнута во время визита в Москву британского министра торговли Гарольда Вильсона, подписанного 27 декабря 1947 года Микояном и английским послом в СССР Петерсоном, было воистину фантастическим.

Правительство Великобритании отказалось "за некоторыми лишь изъятиями от своих претензий к Советскому Союзу в связи с поставками и услугами за время второй мировой войны". По остальным советским долгам устанавливалась сверхнизкая ставка — полпроцента годовых, а для выплат как по ним, так и по ссудам, которые еще не были предоставлены, устанавливалась отсрочка погашения 15 лет. Взамен Британия получала 750 тыс. тонн кормового зерна, но не бесплатно, а по ценам, "о которых стороны пришли к соглашению".

Само секретное приложение к договору найти не удалось.

Но факт его существования крайне неохотно подтвердил бывший сотрудник юридической службы Внешторга. Про золото гетмана он говорить не хотел, но не стал отрицать, что в конце 50-х англичане начали проявлять беспокойство по поводу прощенных военных долгов и настаивать на заключении нового соглашения, которое бы аннулировало все британские и советские взаимные финансовые претензии, причем как государственные, так и частных лиц.

Вполне возможно, что предложение англичан было напрямую связано с открытием дела о наследстве гетмана. Как рассказывал Сергей Шеболдаев, тогда о нем была опубликована небольшая заметка в "Известиях". Перспектива судебного иска вряд ли могла оставить равнодушными британских финансистов. О беспокойстве, вероятно, узнал Микоян и постарался устроить дело так, чтобы ни у кого не возникло вопроса, достаточно ли рачительно он распорядился деньгами Полуботько.

Тем временем англичане продолжали настаивать на ликвидации взаимных претензий. Бывший партнер Микояна по торговым переговорам Гарольд Вильсон, ставший сначала лидером лейбористской партии, а затем премьер-министром, во время визитов в СССР встречался с Микояном и, очевидно, пытался сдвинуть этот вопрос с мертвой точки. Англичане были даже согласны простить СССР царские долги. Но до 1967 года все оставалось по-прежнему. Вопрос о взаимных претензиях Вильсону удалось включить в совместную декларацию, подписанную во время визита Косыгина в Британию. Это было результатом своеобразного политического торга: Косыгин убедил Вильсона взять на себя роль посредника в деле достижения мира во Вьетнаме, а Вильсон в числе прочего уговорил Косыгина подписать договор о претензиях. Однако как только Косыгин сообщил о своем вьетнамском успехе в Москву, оттуда последовал окрик: не вмешивайся не в свое дело, внешняя политика — прерогатива партии, а не правительства!

Но декларация была подписана, и 5 января 1968 года в соответствии с ней было заключено соглашение "Об урегулировании взаимных финансовых и имущественных претензий". Правительства договорились не предъявлять друг другу претензии ни от своего имени, ни от имени своих юридических и физических лиц. Но по настоянию СССР в соглашение было внесено временное ограничение: соглашение касалось только претензий, возникших после 1 января 1939 года. Англичанам потребовалось еще 18 лет, чтобы заключить второй договор — о взаимном отказе от претензий, возникших до этой даты. Соответствующий документ был подписан во время визита министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе в Лондон в июле 1986 года.

Одна из московских газет сообщала, в частности:

"В центре внимания золото гетмана вновь оказалось в 1990 году. Сам гетман, окончивший свои дни в Петропавловской крепости, стал знаменем движения за независимость Украины, а грядущее получение его грандиозного наследства позволяло политикам новой волны заверять граждан, что вместе с "самостийностью" придет и благоденствие. Украинские экономисты подсчитывали количество накопившихся в Британии гетманских денег, газеты печатали списки наследников, а в Киеве выстраивались колоссальные очереди людей, желающих в этом качестве зарегистрироваться. Денег ждали со дня на день, ведь в распоряжении Украины, казалось бы, находились и многие документы: Инюрколлегия накануне распада СССР передала своим киевским коллегам обширное дело о наследстве гетмана.
Украинские делегации регулярно вылетали в Лондон на поиски сокровищ. Одна из них даже побывала в Bank of England, но получила ответ, что никаких вкладов Полуботько в этом банке никогда не было и нет. Удивительно вежливый народ англичане! Могли ведь просто сказать: все вопросы к несуществующему правительству СССР!
Правда, Россия признала себя правопреемницей Союза, и претензии вроде бы можно теперь предъявлять ей.
Только сделать это некому: людей, способных документально доказать свое родство с Павлом Леонтьевичем Полуботько, наказным гетманом Левобережной Украины, как не было в 1909 году, так нет и по сей день."

***

Таким вот образом удавалось журналистам докопаться в деле о наследстве гетмана - правда без документального подтверждения - и до ЦК КПСС и до секретных договоров с правительством Великобритании.

Понятно, что в папке разыскного дела №1340 Инюрколлегии подобные "факты" не значатся. Собрание писем на бланках и с резолюциями заканчивается ответом из адвокатской конторы о том, что имени Павла Полуботка среди вкладчиков лондонских банков за весь перод их существования найти не удалось.

Излишне напоминать умудренному всеми предыдущими перипетиями читателю, что, по меньшей мере, наивно, на наш взгляд, было искать вкладчика по фамилии Полуботок в ведомостях банковских контор. Эдак бы ретивый Меншиков или любой другой из посланцев, и сам мог, не дожидаясь века двадцатого, пальчиком по разграфленной странице проведя, фамилию нужную отыскав, доверенность имеющуюся в наличии скрепленную государевыми печатями предъявить и мешки с золотом к себе в карету незамедлительно переправить.

Неужели не ясно, что не мог делаться тайный вклад под реальной фамилией наказного гетмана. Эдак бы лучше просто – письмо Петру написать и покаяться в сокрытии золота с указанием места и времени.

Скорее всего тут иной был задействован механизм.

Без всякого сомнения, историки английских банков знают не один пример того, как вносились крупные суммы, ценности или любой другой вклад – и между банком и вкладчиком заключалась сделка на паролевой основе, на шифре, ключ к которому мог знать только истинный владелец вклада. И если составлялся договор между сторонами, то схема его, фиксирующая взаимоотношения вкладчика и хранителя, выглядела так: предъявителю сего банк обязуется выдать известную обеим сторонам сумму. Время действия договора могло и не уточняться. Что ж в таком случае следует предъявлять банкиру? Код? Номер счёта в буквенном выражении? Половинку золотого империала? Крест, нательный, являющийся заодно и ключом к хитроумному замку? Или просто слово заветное? А может быть перстень с выгравированными на внутренней стороне крохотными значками?..

В любом случае, очевидно, что прямолинейные действия самых исполнительных адвокатов ни к чему привести не могли. И не привели.

Собственно, механизм действующий между вкладчиком и банком достаточно консервативен. И за прошедшие с начала восемнадцатого века десятилетия он не только не прекращал свою работу, но продолжал шлифоваться, оттачиваться, совершенствоваться, сохраняя все основополагающие принципы неизменными.

И в наши дни есть люди, обладающие весьма солидными состояниями, коллекциями и просто предметами чрезвычайной стоимости. Всякий владелец хочет сберечь свои ценности от посягательств. Кроме страховых компаний, гарантирующих эквивалентное денежное возмещение на случай утраты, достаточно распространены и иные формы сбережения - бронирование дверей и стекол жилища, персональная охрана, сигнализация. Эти привычные меры многим позволяют не расставаться с дорогими сердцу реликвиями.

Но разумно ли, даже при самых совершенных запорах и хитроумной электронике, хранить в домашних условиях, например, часто разъезжающему Ивану Лендлу – одному из лучших в истории теннисистов мира – бриллиантовую ракетку, стоимостью более двух с половиною миллионов долларов? Не разумно. Иван Лендл так и не делает.

Для этого существуют специальные банковские хранилища, предоставляющие клиенту за определенное вознаграждение, разумеется, недоступный для посторонних сейф и гарантирующие абсолютную сохранность и неприкосновенность содержимого. Во всех развитых странах имеются особые службы, осуществляющие подобные услуги. Если ваша папка с документами (да хоть и с одной бумажкой) для вас дороже всего на свете (а такое случается нередко), то место ей, конечно же, в надёжно охраняемом сейфе, недоступном ни для кого и ни для чего.

Идя навстречу клиентам с подобными запросами не так давно в самом фешенебельном районе Лондона была сооружена "крепость на Найтсбридж» – особое хранилище личных ценностей. Его владельцы, рекламировали свои подземные сейфы как способные устоять не только против динамита, но и против ядерного взрыва.

Годовая аренда одной секции в этом хранилище обходится в 30 тысяч фунтов стерлингов. И одно это обстоятельство красноречивее всего прочего может рассказать о клиентуре заведения. Наряду с лицами королевских кровей, предпочитающими платить высокую ренту за гарантию сохранности фамильных драгоценностей, услугами Найтсбриджской крепости пользовались и пользуются честные мультимиллионеры Британской империи, подобные ювелирному самодержцу Алгернону Эспри, а также и несокрушимые столпы преступного мира. Сейфы, а их под землёю Лондона только в этом хранилище более пяти тысяч (и они, отнюдь, не пустуют), предоставляются совершенно демократично – лишь бы оплачивались услуги и при этом анонимно. Тайна вклада гарантируется. То есть, никто не может воспрепятствовать, допустим, белозубому миллиардеру Кошшоги после очередной удачной аферы с оружием честно заработанный чемодан золота поставить на хранение именно в эту бронированную камеру подземного хранилища – и не лично, с предъявлением паспорта и справки с места работы, сличением фотографии и отпечатков пальцев – а через любое доверенное лицо, пусть и подставное, и на любой срок.

Если у вас, к примеру, возникли проблемы с тем, куда девать на время отпуска коллекцию бриллиантов или купленную по случаю статую Будды из чистого золота с изумрудными глазами; то крепость на Найтсбридж – к вашим услугам, уважаемый читатель. Хранилище это недавно привлекло к себе внимание, стало центром очень шумного скандала по случаю сенсационного его ограбления. Нет, ни динамит, ни тем более ядерный взрыв не потребовался -- просто один из владельцев заведения вошел в сговор с грабителями, помог им очистить несколько ячеек и унести более 30-ти миллионов фунтов стерлингов, которые, кстати, найдены так и не были, хотя участники дела уже отбывают положенные им в наказание крупные сроки. В частности, восемнадцать лет получил предприимчивый хозяин хранилища, и если похищенное дождётся его, то…

Всё это замечательно само по себе, нам же интересно в том смысле, что и сегодня есть нормально действующие аналоги того механизма, который мог быть задействован Полуботком в начале восемнадцатого столетия. И рассмотрение этого аналога хотя бы в самом первом приближении позволяет судить о юридической безупречности проводимого поиска нашего вклада, но в то же время и полной его бесперспективности. Надеюсь, читателю понятно, что искать среди записанных клиентов банка Ост-Индской компании фамилию Полуботка, мягко говоря, наивно. Сложившаяся и оправдывающая себя в банковских взаимоотношениях практика показывает, что избранный нашими предшественниками путь, увы, не самый надёжный. Потому просто, что таковой фамилии ни в каких списках, никаких банков, никаких казначейств и не значится вовсе...

А вот как искать в таком случае, за какую ниточку тянуть? – это вопрос. Для этого-то мы и разбираемся во всех обстоятельствах дела, исследуем все свидетельские показания. Путь этот, как вы уже видите, не самый лёгкий, но, на наш взгляд он привлекателен уже потому, что достоверный, и – главное – по нему еще никто не ходил...

Дорогу осилит идущий, – утверждали древние, и в этом я с ними абсолютно согласен. Лишь настойчивое движение сокращает расстояния. И пристальный интерес, словно магнит, притягивает на первый взгляд посторонние факты и свидетельства, которые в сочетании с другими могут дать неожиданные результаты и открытия. Любая дорога имеет начало и обязательно где-нибудь заканчивается.

То, что этот иностранный вклад в Лондонском банке был не единственным сомневаться не приходится. Есть совершенно достоверный факт из более позднего периода: после смерти декабриста Якушкина в 1862 году Герцен, напечатавший книгу его воспоминаний, решил с причитающимся гонораром поступить так – половину переслал в Сибирь для вспомоществования оставшимся в живых декабристам, для поддержания их материального; а вторую половину оставил в Лондоне, поместив всю сумму в банк – для помощи русским, вынужденным покидать родину из-за политических гонений и притеснений. Наверное, по миротворческим и правозащитным каналам можно бы выяснить, как использовалась и сохранялась эта вторая половина суммы, проследить, как она оформлялась, как и сколько, и на чьи нужды было израсходовано, и т. д.

То есть, прецеденты есть, и документы, могущие помочь в расшифровке нашей ситуации, обязательно имеются...

В то же время, в 1958 году в Главное Архивное Управление Украины поступил запрос Английского банка об имеющихся наследниках наказного гетмана Павла Полуботка. Это ж который уже раз интересовались наследниками англичане? И чем, какими причинами вызван последний запрос? Уж не тем ли, что адвокатские конторы вновь подняли вопрос, казавшийся банкирам забытым и утратившим актуальность? Так или иначе, Григорий Яковлевич Сергиенко, возглавлявший отдел ГАУ в конце пятидесятых годов, получив бумагу с английским запросом из Московского Главного Архивного Управления поступил, как примерный клерк - он переправил копию запроса в Чернигов, по месту последней "прописки" Павла Леонтьевича Полуботка. Из Чернигова пришел ответ быстрый и четкий: никаких документов о наследниках Полуботка архив не содержит! И это было правдой. Ведь нет такой полки в архивном хранилище – "наследники гетманов Украины", на которой можно было бы покопаться, поискать. А то, что где-то рядом живые люди ходят-бродят, вспоминая предков и с замиранием сердца прорисовывают новые веточки генеалогических деревьев корнями уходящих на бог знает какую глубину, чиновников архивных управлений интересовать не может. Человека живого к делу не подошьешь, – документ нужен, справка, нотариусом заверенная, или на худой конец, выписка из протокола...

И полетел в Москву, а оттуда в. Лондон успокоительный ответ черниговских архивистов - не волнуйтесь, мол, британские банкиры, нет у нас в наличии потомков славного гетмана.

А ведь какая возможность была и цель запроса выявить и фамилию банковского служителя, подписавшего обращение к советской архивной организации, запомнить, да и со своей стороны живой интерес проявить, клич кликнуть, с историками посоветоваться, да той же Инюрколлегии о запросе сообщить, – глядишь, и натолкнулись бы на что-то более существенное, нежели "не имеется", "не обнаружено"...

Необходимо добавить, что в папку дела № 1340 легли аккуратно и были подшиты официальные ответы серьезных организаций, к которым обратилась за оправками Инюрколлегия. В частности, заместитель министра иностранных дел СССР В. Подцераб в году 1961-м прислал на имя заместителя председателя Инюрколлегии Коробова письмо, в котором рассказал о том, что еще их коллеги из царского министерства иностранных дел в 1907 году занимались вопросом английского вклада Полуботка (как же, как же помним интерес ведомства к объявлению Рубца в "Новом времени"), но и им с их усердием и широкой агентурой ничего выявить не удалось. А потому, заключает товарищ заместитель министра, распространившиеся опять в последнее время слухи о якобы содержащемся в Лондоне сокровище украинского гетмана, есть слухи неправдоподобные и никакой реальной почвы под собой не имеющие. Нельзя пройти мимо того факта, что автор этого письма ссылается при рассказе о деятельности коллег своих полувековой давности на документы архива министерства иностранных дел СССР, в который по наследству перешли и бумаги царского департамента. Вот бы нам сейчас, в свете новой, обобщенной информации, получить доступ к тем архивам, познакомиться с отчетами лондонских агентов, чтобы увидеть – как они действовали, с кем встречались какие именно вопросы задавали и ответы получали, кто, кстати, давал им это задание, и какие резолюции ложились на подаваемое отчеты. Может быть попались бы нам папки с документами и пропавшей Венской дипломатической переписки от 1922 года, – ведь это все то же ведомство... Да, любопытно бы взглянуть на эти папки...

Шли годы, пополнялось собрание газетных вырезок и новых заявлений от наследников, повторявших зачастую один и тот же альтруистический мотив – способствовать розыску наследства не для себя лично, но в пользу государства. Однако, юридического подкрепления иску не находилось. Ни один из наследников не принес Куличеву Евгению Александровичу адреса английского банка, номера счета, реальной отмычки баснословного вклада. Дело № 1340 постепенно отходило – к разряду бесперспективных для Инюрколлегии.

Новый и неожиданно бурный всплеск интереса к теме последовал на волне глубоких социальных преобразований в стране, затронувших и Украину. В период оживленных дебатов по поводу обретения республикой суверенитета, на заседании Верховного Совета Украины в августе 1991 года одним из депутатов был поставлен вопрос о возвращении из английского банка огромного золотого вклада, который по праву принадлежит республике и может быть использован для подъема ее народного хозяйства. Депутат из Ровно в своем запросе буквально процитировал сообщение канадского ежегодника "Родная нива", напечатавшего в 1976 году материал о наследстве гетмана Полуботка, выросшем, по подсчетам тех популяризаторов, до 16 триллионов фунтов стерлингов, и дающем якобы право каждому жителю возрожденной Украины на восемь килограммов золота. Конечно же, такое сообщение не могло остаться незамеченным. Фантастические цифры на фоне общего разорения и нищеты, подкрепленные к тому же словами о том, что гетман завещал свое и казацкого войска богатство именно Вольной Украине, то есть суверенной державе, не могли не привлечь широкого внимания, не могли не вызвать волны энтузиазма. Каждому захотелось участвовать в разделе "национального" достояния.

Но вот что касается упоминаемого в выступлении завещания Павла Леонтьевича Полуботка, предписывавшего будто бы наследниками своим непременно дождаться суверенитета Украины и лишь затем истребовать вклад, – тут мы имеем возможность обратиться к фактам и рассмотреть этот вопрос без эмоциональных перекосов.

Завещание было написано Полуботком, это факт. Мы видели его среди жемчужных перл и монист в одном из ящиков зеленой шкатулки в доме черниговского полковника глазами лейб-гвардии майора Раевского и сержанта Ивана Львова при описи пожитков оного Полуботка в 1724 году.
Мы поставили на том месте описи восклицательный знак, предчувствуя, что непременно к нему вернемся.

Дотошный исполнитель царской воли майор Раевский сделал весьма существенную, на его взгляд, приписку – что духовная сия писана Черниговским полковником перед поездкой на канальные работы, в году, стало быть, 1720-м.

После первой своей экспедиции на строительство Ладожского канала в 1718 году Павел Леонтьевич с трудом привел домой половину казаков, потеряв в жестоких трудностях многих друзей и тысячи воинов; и самому ему довелось пережить там превеликие тяготы. Поэтому понятно, что когда был получен приказ вновь направлять казацкое войско на изнурительное рытье канала, он решил предусмотрительно распорядиться своим имуществом на случай невозвращения, написал «духовную», положил ее в зеленую шкатулку, – то есть приготовился к вполне возможным ударам судьбы. Но в завещании нет и быть не могло ни единой строки о золоте казны войсковой.

И тут нельзя не заметить знаменательного совпадения, – припоминаете? – все версии об отправке сокровищ в Англию датируются именно 1720-м годом, то есть именно тем, когда Павел Леонтьевич в качестве наказного гетмана при живом еще ясновельможном гетмане Иване Скоропадском возглавлял украинское войско в ладожском походе. Случайно ли такое совпадение? И совпадение ли? А не тут ли сокрыт ответ на главный наш вопрос поставленный при рассмотрении всевозможных вариантов транспортировки столь секретного и ценного груза через всю страну и за море?

Представьте себе, – санкционированное самим царем передвижение по стране казацких полков, военный многолюдный поход, – какое еще более надежное прикрытие для вывоза ценностей можно было придумать – ни тебе подорожных, ни тебе проверок, ни подозрений: полная конспирация, – в сопровождении двадцати тысяч воинов подвода с золотом абсолютно беспрепятственно и без малейшего риска могла быть проведена через всю Украину и Россию, а дальше Яков мог под видом фуражира или провиантмейстера продолжить путь до Архангельска… Учитывая характер Полуботка и сложившуюся очень сложную для него ситуацию, тут есть над чем задуматься. Как и он, наверное, не одну бессонную ночь провел, прежде, чем принял окончательное решение. Взвесить ему нужно было все, до самой наименьшей детали предстоящей операции. И он взвесил…

В любом случае такое совпадение по срокам не кажется вовсе лишенным тайного смысла и значения. Придумать столь дерзкую акцию и предпринять ее мог лишь храбрый воин и мудрый хозяин, использующий каждую ситуацию с максимальной для себя выгодой. Из всех рассмотренных нами версий эта представляется мне наиболее симпатичной, убедительной и соответствующей характеру Полуботка. Впрочем, мнения и тут могут быть различные…

Но факт – завещание перед ладожским походом Полуботок написал.

Однако не пришлось в тот раз завещанием воспользоваться, так как и из этого похода Полуботок вернулся цел и невредим. Так оно и лежало в ящике шкатулки до лета 1723 года.

Вернувшийся из поездки в столицу Вельяминов, бригадир и председатель Коллегии малороссийской, привез в том году указ о немедленном прибытии в Петербург Полуботка со старшиною. Нужно было собираться в дорогу. Что вояж этот будет не легче канального, Павел Леонтьевич отчет себе отдавал. И легли на страницы завещания новые строчки собственноручных Полуботковых приписок, уточнений, и почерк был, как отмечают свидетели, нервным, прерывистым, говорящим о душевном напряжении полковника.

Последние записи в духовной сделаны за неделю до выезда Полуботка из Чернигова, 5 июня 1723 года.

В 1908 году завещание это держал в руках Николай Гальковский, разбиравший архив графа Капниста в городе Лебедине. Василий Капнист являлся прямым потомком наказного гетмана и ему по наследству достался общирный архив последнего. Но завещание это, которое обнаружил местный историк, по сообщению самого Гальковского, начиналось со слов: «Якову для подарков и для прочего прибирания к тому же акту весельному повинно пять тысяч из суммы моей оставляю быти, и сукна, против Андреевых сукон справившиеся»… Гальковский сразу же разобрался, что так не может начинаться документ и потому сделал совершенно логичный вывод о том, что держал в руках лишь финал тестамента, а начальные же его страницы (сколько их было -- неизвестно) обнаружить ему тогда не удалось. Исследователь не лишал себя надежды найти их при дальнейшем разборе архива, но нашел или нет – неизвестно. Собрание бумаг графов Капнистов со временем раздробилось, часть его ныне находится в фондах Черниговского исторического музея. Но там ли искомые листы?

Есть известие о том, что домовая служанка Полуботков, выполняя инструкцию хозяина, как только было получено известие об аресте полковника, сожгла все его письма, все хранившиеся в доме бумаги, которые так или иначе могли повредить Павлу Леонтьевичу при царском досмотре. Может быть и начало завещания обратилось в пепел усердием служанки? Это очень сомнительно, на наш взгляд. Потому как никаких посторонних данных в завещании том быть просто не могло.

Отработанная практика наследования имущества требовала от составителя четкости и конкретности. По приведенному фрагменту ясно, что предусматривалось поименное распределение между сыновьями не только дворовых угодий и крупных ценностей, но даже сукон и наградных для подарков сумм. Несложно предположить, что перечислены были и мельницы и пасеки, и грунты и солеварни, и кареты, и оружие. В аналогичном документе, составленном примерно в те же годы Полтавским полковником, оригинал которого сохранился на зависть полно, можно прочесть рачительное, заботливое поименование всех наследников и всего добра до последней шапки.

Но даже если предположить, что полный текст этого завещания Полуботка и будет найден, можно быть совершенно уверенным в том, что никакой дополнительной информации о сокрытом от царя золоте он не сообщит по той простой причине, что таковой информации просто не содержит.

Уместно допустить, что мог Павел Леонтьевич оставить сыновьям какой-нибудь особый тайный тестамент, посвященный сугубо сокрытому сокровищу (тем более, что по рассмотренным версиям именно Якову досталась нелегкая миссия по транспортировке золота за кордон, то есть, не мог он не знать о наличии той части богатства).

Но тогда следовало бы согласиться и с логическим продолжением этого допущения: отдал сыну умирающий полковник тайный завет, предписывая распорядиться золотом войсковой казны только в случае упразднения ненавистной Коллегии Малороссийской и возврата народу права выбирать гетмана и жить по уложениям, подписанным Хмельницким. (Именно эти требования, как мы знаем, постоянны в борьбе генеральной старшины с Московским правительством). И хранит сын завет отца, и всматривается в политическую ситуацию с напряженным вниманием, ждет, когда же наступит означенный момент, когда же можно будет тайный шифр предъявить служителям английского банка и золото казацкое вернуть в отчизну.

Уже через три года после смерти Полуботка был отозван из Глухова Вельяминов, дозволены были выборы гетмана (им стал Данила Апостол) обещано было сохранение «прежних прав и вольностей» новым императором Петром II, и так называемые «решительные пункты» в резолюции правительства устанавливали точные основания новой украинской конституции: «Суду и расправе быть попрежнему их обыкновению, как о том именно в пунктах гетмана Богдана Хмельницкого изображено, по которого пунктам подтверждения сами они просят».

Не за это ли принял смерть Павел Полуботок, не об этом ли возвращении вольностей мечтал?
Сбылось почти все, чего добивался он от Петра Великого в своих многочисленных челобитных.

Спрашивается, что же могло помешать вернуть золото из Англии именно в те счастливые годы восстановления прав, добытых Апостолом при содействии Меншикова, когда и старшина генеральная и прочее войско вновь подняли головы, что могло помешать выполнить волю и завет Павла Леонтьевича Полуботка?

Лучших условий для этого уже и желать было нельзя.
Завещание из зеленой шкатулки юридическое действие возымело сразу же после того, как вышел царский указ о возвращении помилованной семье покойного Полуботка его владений. Мирно разделили на полагающиеся доли все оставленное отцом главные наследники, сыновья, Андрей и Яков, получили свое вдова и дочери. Может быть и тихому верному скотнику полковника Кирику Тиницкому из Михайловки что-либо перепало. Во всяком случае, распри и судебные разбирательства среди наследников по отдельным деревням, угодьям или мельницам начнутся значительно позже, среди внуков и правнуков Павла Леонтьевича. То есть, нам сохранность этого завещания вроде бы и ни к чему уже. Оно свое дело сделало.

Второе завещание демонстрировал в Вене некий Остап Полуботко. Оно было посвящено английскому вкладу. Не исключена встреча с ним в архивах МИДа, -- тогда уж аутентичность документа не составит труда установить. И третье завещание декларировано нашими канадскими соотечественниками из «Родной нивы».

Устроило бы какое-либо из этих завещаний Евгения Александровича Куличева, ведущего дело о наследстве Полуботка в Инюрколлегии? Думаю, что теперь читатель достаточно знаком с темой и уже не составит труда для него ответить на этот вопрос.

Так или иначе, мы должны помнить, дело № 1340, заведенное в 1958 году и сегодня не закрыто.

Что же касается моего отношения к разыскиваемым сокровищам, то, надеюсь, вдумчивый читатель меня понял правильно.

Я старался не давать собственных оценок приводимым фактам свидетельствам и версиям именно для того, чтобы нарисовать по возможности более беспристрастную, объективную картину разворачивавшихся событий, чтобы дать возможность читателю самому принять что-то или отвергнуть, усомниться в чем-то или безоговорочно поверить – самому определить и направление поиска и его перспективы, самому разобраться в хитросплетении сюжета и выбрать для себя наиболее подходящую версию. Удалось ли это – тоже судить читателю.

Но в любом случае мне бы хотелось надеяться, что под толщею яркого и привлекательного материала, окрашенного блеском гетманского золота, будет расслышана и сокровенная для меня тема, которая, собственно, и сделала рождение этой книги возможным, и название ей определила.

Как бы ни проходил процесс поиска реального наследства Полуботка, чем бы он ни закончился, для меня, прежде всего, останется подлинным сокровищем наша История.

И я очень признателен Павлу Леонтьевичу Полуботка за радостную возможность прикосновения к тайне этого драгоценного сокровища, за погружение к истокам нашего национального самосознания, духовной и материальной культуры, за омовение в чистых источниках памяти.

Нет у народа большего сокровища, чем его история.

Отношение к ней, к предкам своим, к началам своим, всегда свидетельствует о состоянии духовной жизни общества.

Мы долго хронически болели, равнодушно втаптывая в грязь и сокровища прошлого, и свое настоящее, и будущее своих детей. Еще далеко до выздоровления, глубоко сидит омертвляющая душу болезнь, порождает новые поколения, готовые воспринимать, как должное, и поруганные храмы, и отсутствие веры, и пренебрежение к истории и незнание традиций. По крупицам собирая развеянную ветром историю своего народа, ми тем самым собираем себя, возрождаем душу.

Главная тайна сокровища гетмана Полуботка – это возрождающийся интерес народа к значению и уважению своих истоков. И если мы нашим расследованием хоть на малую крупицу подвинули приобщение кого-нибудь к этому сокровищу, помогли сделать первый шаг к выздоровлению, то задачу можно считать выполненной…

И пусть тайна гетманского сокровища живет в таком случае, как можно дольше…

---

"предыдущая глава"

"следующая глава"