Есть в Киеве приметное громоздкое здание серо–белого цвета. Более двух столетий сооружению.

Eсли смотреть на него сверху, то нетрудно pacпознать абрис монументальной буквы “Е” – как увековеченный в архитектуре вензель императрицы.,

Оконца трех этажей напоминают бойницы в толстых стенах – все они перечеркнуты прочными коваными решетками.

Это тюрьма.

Вернее – один из корпусов расположенного на Лукьяновских ярах следственного изолятора.

Теперь рядом с тюрьмою шумная городская магистраль, базар, но от взглядов досужих пешеходов заведение сокрыто коробками многоэтажных жилых домов, – так что вы, даже проходя в десятке метров от древнего пенитенциарного учреждения, его не заметите. Те же, кому жизнь преподнесла доказательство справедливости афоризма, советующего от тюрьмы не зарекаться, дорогу сюда знают.

Шагнув за стальные ворота, пройдя распределитель, отстойник, накопитель и попав в уготованную местной властью камеру, каждый уже в первые часы лукьяновского пребывания смекает, что это не то место, о котором мечтаешь всю свою сознательную жизнь. Здесь за высокой надежной стеной, за семью заборами из колючей проволоки, составляющими периметр, время течет в особом режиме. Как много помнят эти стены, эти камеры, эти вышки охранников, расположенные по углам над периметром, и как мало они рассказывают.

+++

Из отчета по Главному тюремному управлению Министерства внутренних дел Российской Империи за 1899 г. видно, что тюрьмы имелись трех видов:
1. – каторжные (их было по семь в Керчинске и на острове Сахалин),
2. – исправительные арестантские отделения,
3. – тюрьмы или тюремные замки губернские.
Киевская Лукьяновская тюрьма принадлежит к третьему виду – это губернский тюремный замок. По “пропускной способности” входит наряду с двумя Петербургскими, Московской, Владимирской в десятку лидеров своей отрасли. В том же отчете указано, что камерных помещений в тюрьме на 595 мест, из коих 46 камер для одиночного содержания. Но нередко “загружали” более тысячи. Так, в графе “однодневный состав” по состоянию на 1.01.1900 г. числилось 904 арестанта. Начальником Киевской губернской тюрьмы был тогда коллежский советник Магуза Сергей Григорьевич, его старший помощник в чине поручика носил грозное имя Иван Иванович Аракчеев, тюремным священником был приписан отец Павел Старовойтенко. А главным губернским тюремным инспектором служил Иван Петрович Сементовский.

+++

Среди их подопечных встречались и люди неординарные, судьбы примечательной и уж во всяком случае поучительной.

Весной 1900 г. в Киеве в Литературно-артистическом обществе должно было состояться чтение реферата на тему “Генрих Ибсен как моралист”. Норвежский драматург становился тогда одним из властителей дум русской интеллигенции, его произведения широко ставились на театрах, печатались, вызывая оживленные споры и дискуссии. Творчество Ибсена на рубеже веков вообще пользовалось очень широкой популярностью во всех европейских странах – одних оно привлекало своим протестом против устоев буржуазного общества, других – поэтизацией гордого одиночества. Не удивительно, что и в среде киевских театралов, литераторов, студентов университета тема реферата вызывала повышенный интерес.
Вечером 29 апреля в доме №3 по Фундуклеевской улице, в находившейся при студенческой столовой квартире, где проживали студенты университета князь Константин Андроников и братья Зборовские, собралось до полусотни желающих послушать репетицию чтения реферата перед большим публичным выступлением. Но мероприятие было прервано ворвавшимися в помещение полицейскими, казаками и лично начальником Киевского жандармского управления генералом Новицким, который распорядился всех арестовать и под конвоем отправить в Лукьяновскую тюрьму. Среди арестованных оказались известный литератор–публицист В.В.Водовозов с женой и будущий академик–историк Е.В.Тарле, в то время магистрант университета, ну и, разумеется, докладчик-ибсеновед, двадцатипятилетний Анатолий Луначарский.

Бдительных филеров и жандармов тоже можно понять – на носу 1 мая, начальство ждет политических выступлений, манифестаций против режима и тому подобных безобразий – а тут такая подозрительная сходка!

Всех заперли в тюрьму и не спеша стали разбираться.

За что только люди не попадали в Лукьяновскую тюрьму – много на ее белых стенах можно было бы написать захватывающих историй. Но за чтение и обсуждение вполне легального писателя!..

В отношении докладчика властям было совершенно ясно, что перед ними человек с явно враждебными существующему политическому строю, вполне сложившимися социалистическими взглядами. Еще учеником Первой Киевской гимназии он был замечен в сочувствии рабочему движению и “поставлен на учет” в охранном отделении. Четверка за поведение в аттестате – результат деятельности гимназического журнала “Свободное слово” и причастность к нелегальным рабочим кружкам – не дала Луначарскому возможности поступать в высшие учебные заведения России. Учиться он уехал в Цюрихский университет, что отнюдь не способствовало формированию законопослушного гражданина. По “московскому делу” годичной давности он, только что вернувшийся из-за границы, уже успел побывать в Таганской тюрьме. И вот – Лукьяновский замок, как итог посещения проживающей в Киеве матери. Около двух месяцев провел Луначарский в камере, ожидая признания собственной невиновности.

В те годы удивительной жизнью жила Лукьяновская тюрьма. Политические заключенные, а таковых было немало, сумели организовать особый внутренний распорядок своего содержания, наладили взаимоотношения с администрацией. Старостой политических был многоопытный заключенный Урицкий Моисей Соломонович.

Это он через семнадцать лет станет комендантом революционного Петрограда и будет руководить восстанием и штурмом Зимнего дворца. Киевскую улицу, названную его именем, не тронет волна политических переименований. В отличие от улицы имени его преемника Кирова. Может быть, именно потому, что Киров не был среди заключенных Лукьяновской тюрьмы? Впрочем, Фундуклей тоже в ней не сидел.

Так вот именно Моисей Урицкий добился для политических разрешения общаться помимо прогулок, посещать камеры товарищей, были даже случаи, когда арестованных под честное слово отпускали на выходные домой на побывку, с условием, чтобы они обязательно к понедельнику вернулись в расположение. И договор никогда не нарушался. Не было побегов из Лукьяновской тюрьмы. Многие десятки томов книг были в обращении среди заключенных – труды по философии, истории, языкам, статистике, естественным наукам выписывались в камеры и тщательно штудировались обитателями тюрьмы.

Для большинства “политически неблагонадежных” слушателей реферата об Ибсене дело закончилось высылкой в различные места под гласный надзор полиции. И это несмотря на то, что прокурор Киевской судебной палаты и не нашел в сходке на Фундуклеевской улице никаких политических резонов, признав в своем заключении, что “это была не преступная сходка членов социал–демократического общества, а просто собралась молодежь слушать реферат о драмах Ибсена”.

Поднадзорный Луначарский вернулся в место ссылки – Калугу, где, дожидаясь решения по “московскому делу” и последующей своей высылки в Вологодскую губернию, много работал, писал, переводил с разных языков, общался с такими же как он неблагонадежными. И с благодарностью вспоминал киевскую Лукьяновскую тюрьму, где не только закончил свой реферат об Ибсене, но и познакомился со многими интересными людьми, которые так же как и он искренне верили в необходимость борьбы за социальную справедливость, за человеческое достоинство и свободу.

Очень многим из них через два десятка лет Луначарский, используя свое положение и авторитет, поможет избежать страшной участи, поспособствует эмигрировать из раненной России, отстаивая и в Совете Народных Комиссаров право каждого человека на собственное мнение, на ошибку, на несовпадение с мнением большинства.

– Положите вы эти театры в гроб! – будет укорять его Ленин, – займитесь–ка лучше просвещением.

И Луначарский будет всего себя отдавать Наркомату народного образования, а по ночам писать пьесы для театра, научные труды, рецензии и воспоминания. Есть пьеса и о самом Луначарском-драматурге, которую любопытно было бы поставить в зале Лукьяновской тюрьмы – показать сегодняшнему тамошнему населению приветом от бывшего их сокамерника. Чтобы каждый нынешний узник помнил признание народного комиссара:

– Мне Лукьяновская тюрьма и ссылки дали не меньше, чем Цюрихский университет!