Собирательство – это особая грань человеческой сущности, высокая и таинственная, это жизнь, это – страсть, пронизывающая избранных, связывающая отдельных людей в бессмертное целое цивилизации. Все библиотеки, все музеи мира собраны по крупицам людьми одержимыми этой страстью, беззаветно служившими идее непрерывности человеческого духа. Собрания памятников культуры – это ступени познания человеком самого себя. Собирательство – это черта индивидуального характера, обогащающая все человечество.

Тут все связано, все взаимопроникнуто, неразрывно...

Зверинецкие пещеры в киевских холмах и Выдубицкий монастырь XI в.
Судьба Австрийского императора Леопольда I и мемуары генерального хорунжего Войска Запорожского.
Кисть Диего Веласкеса и комиссарский указ, диптих нидерландского художника XV в. и сахаро–рафинадный завод на Житомирщине...

В Музее судьбы даже одного единственного человека можно встретить множество экспонатов разных стран и разных эпох. Сочетание их всегда неповторимо и тем прекрасно...

В середине XVII в. гетманом правобережной Украины был избран Михаил Стефанович Ханенко, храбрый воин и мудрый политик, которого на гребень признания подняла национально–освободительная борьба.

В те же годы в Мадриде у испанского короля Филиппа IV родилась дочь. Весть об очередном рождении девочки была встречена при дворе с нескрываемым разочарованием – все ожидали, мальчика, наследника трона. Младшую дочь короля нарекли Маргаритой, судьба ее была печальна. Гениальный придворный живописец испанского короля Веласкес несколько раз писал ее портреты. Кисть художника, запечатлевшая восьмилетнюю инфанту, поистине провидческая – трагизм короткой жизни Маргариты увековечен на полотне.

Болезненную и хрупкую девочку–подростка, руководствуясь династическими интересами, отдали замуж за австрийского императора. Во дворце Леопольда I она, двадцати лет, умерла.

“Портрет инфанты Маргариты” Веласкеса – одно из самых очаровательных и одухотворенных его творений – известен во всем мире. Это истинный шедевр. Картина “прописана” в Киеве с 1912 г.

Прямой потомок гетмана Михаила Ханенко, современника инфанты, – Богдан Иванович Ханенко купил это произведение на аукционе в Гамбурге при распродаже собрания Вебера. К Веберу картина попала от лондонского коллекционера Кольнахи, который приобрел ее в свое время у инфанта дона Себастьяна де Борбона. А тот купил картину у художника Висента Лопеса...

Вот только одно впечетление от приобретения Ханенко. Выдающийся русский живописец М.В. Нестеров побывал у него в гостях и записал: “...видел удивительную “Инфанту” Веласкеса, сделавшую бы честь и самому Эрмитажу. Рядом с ней, с великим исскуством ее гениального автора, все кругом меркнет, как перед бриллиантом чистой воды – оконные стекла...”

Может быть случайно, прихоти ради, будучи проездом в Гамбурге, киевский богач Ханенко купил себе на память “что подороже” – в данном случае картину Веласкеса?... Кто он такой, зачем ему “Инфанта”? Да мало, очень мало кто может ответить на эти вопросы. Имя Богдана Ивановича Ханенко не знакомо широкому читателю. Даже в Киеве лишь весьма ограниченный круг специалистов знает это имя. При том, что его деятельность, масштаб его личности по праву ставят Богдана Ивановича Ханенко в один ряд с такими опорами классического искусства и меценатства, как Трятьяковы, Морозовы, Мамонтовы, Щукины.

Один из предков коллекционера, Николай Данилович Ханенко, бывший генеральный хорунжим в начале XVIII в., вел дневник, подробно описывая все значительные события, свидетелем которых являлся. В часности, в его мемуарах нашло отражение знаменитое “дело о наследстве наказаного гетмана Украины и полковника Черниговского Павла Полуботка”, с которым Ханенко были в родстве. Этот дневник – неоценимый документ эпохи, важное свидетельство и для историков и для всех любознательных. Он опубликован и содержит массу уникальной информации.

Немного сохранилось документов прямо относящихся к жизни и деятельности Богдана Ивановича Ханенко. Значительная часть их, в том числе и собственноручные записи коллекционера, уничтожены. Но кое–что сохранилось, осталось главное дело жизни Ханенко, его собрание предметов исскуства и старины, более известное под именем Киевского Государственного Музея Западного и Восточного Исскуства.

Богдан Иванович Ханенко родился 3 января 1848 г. умер 8 мая 1917 года. Похоронен в Киеве на погосте Выдубицкого монастыря у Михайловской церкви. Он учился в 1-ой Московской гимназии, в Московском Университете, юридический факультет которого закончил со степенью кандидата права в 1871 г. Десять лет провел на государственной службе в Петерберге, Москве, Варшаве, затем вышел в отставку, чтобы целиком посвятить себя собирательству. И на этом поприще преуспел. Такие популярные издания, как “Художественные сокровища России”, “Старые годы”, “Аполлон”, и другие регулярно помещали сообщения о пополняющейся коллекции Ханенко, о новых его приобретениях.

“Составление коллекций систематических – это само по себе серьезный труд, а в настоящем случае коллекционерство было желанным, радостным отдыхом среди массы других утомительных трудов. Вопрос, – купить или не купить решался не долгим обдумыванием, или исследованием. а минутным впечатлением: увидишь вещь и если “сердце екнет”, то значит эта вещь должна быть твоей, все равно кто ее автор, знаменитое ли имя или “великикй неизвестный”: для любителя важнее и дороже всего то, что вещь эта зажгла в нем самом искорку любви”.

В этой цитате из “Художественных собраний России” за 1906 год мне особенно милы слова об искорке любви. Да, истинный свет любви, вкладываемый собирателем в свою коллекцию, не может не озарять и тех, кто потом знакомится с каждым предметом собрания.

Вот характерный эпизод из колликционерской практики Ханенко. В 1910 г. в Петербурге состоялась большая распродажа А.А. Половцова. <>“...Между прочим продавалась “медная пепельница”, доставшаяся торговцу за пять рублей. Очевидно, он угадал в ней что-то более интересное и перепродал ее за 200 рублей – к счастью известному собирателю Б.И. Ханенко. Только тогда обнаружилось, что “пепельница” на самом деле – серебряная чаша западноевропейской работы XII века с романским орнаментом. Стоимость ее – тысячная!..”

Что же касается “любительства”, то нельзя не заметить, что и вышеприведенный пример, подтверждает – сам Богдан Иванович, был неплохим специалистом–искусствоведом и обладал особым коллекционерским чутьем, помогающим отличать подлинное от подделки и обнаруживать настоящее среди завалов хлама. Известен случай, когда Ханенко купил целый чердак со свалкой разных картин – проводилась очередная распродажа. При разборе приобретения выяснилось, что на чердаке хранились и отличные работы выдающихся мастеров.



Ежегодно Ханенко посещал аукционы в Риме, Мадриде, Берлине, Лондоне, Москве и Петербурге, прибегая к консультациям наиболее известных специалистов в области живописи, графики, скульптуры того времени. Богдана Ивановича консультировали Боде, Бредиус, Фридлендер, Гофстеде де Гроот – сплошь европейские светила... Потому-то и был столь прочен авторитет собрания Ханенко, потому-то и скопилось в коллекции столько выдающихся памятников. Очень немногие собиратели мира могли бы похвастаться наличием в своих коллекциях произведений таких художников, как Барнаба де Модена, Якобе дель Фьоре, Якопо дель Селлайо, Пьетро Перуджино, Лука Джордано, Маньяско, Микеле Мариески, Барент Ван Орлей, Корнелис Кетель, Рубенс, Тенирс, Йорданс, наконец, Веласкес.



И вообще считанным единицам выпадает честь быть увековеченным в самом названии произведения. Так во всех каталогах мира автором прекрасного голландского диптиха значится “Мастер Ханенковского поклонения Волхвов.”

Более полутора тысяч экспонатов собралось в коллекции Ханенко, не считая превосходной библиотеки, – и почти все первоклассные. Долгие годы собирательства были сопряжены с вынашиванием единственной мечты сделать собрание достоянием города, подарить коллекцию Киеву.

Тут нужно отметить, что женой Богдана Ивановича Ханенко, разделявшей его увлечение и бывшей ему верной спутницей и помощницей во всех делах, являлась Варвара Николовна, урожденная Терещенко.

Дочь Николы Артемьича Терещенко, знаменитого миллионера–сахорозаводчика, Варвара Николовна Ханенко была частицей того мощного семейного клана промышленников и предпринимателей, начало которому положил Артемий Яковлевич Терещенко в самом начале XIX ст.

Много смекалки, хватки и удачливости понадобилось семье Терещенко, чтобы ко второй половине века фирма “Сахарозаводческое товарищество братьев Терещенко”заняла лидирующее положение в производстве и продаже сахара по всей Росийской империи. Они умели работать, умели зарабатывать большие деньги, они умели их тратить. Стараниями семьи Терещенко, а с восьмидесятых годов в нее входил и Богдан Иванович Ханенко, (юрист фирмы, член акционерного общества, член совета директоров), содержались приюты, больницы, строились церкви и насаждалось образование. Строительство трамвайных линий и Владимирского собора, Политехнического Института и музея истории, церковного комплекса в Глухове и электрического освещения в Киеве – финансировали Терещенко. Первые коммерческие училища для девушек организовали Терещенко. Степендии для учеников и студентов были именными, Терещенковскими. Много, очень много делала семья Терещенко для города и отечества, это тема отдельного очерка, исследования – в архивах сохранились прелюбопытнейшие документы, с которыми, надеюсь, со временем читатели будут иметь возможность ознакомиться.

Пока же давайте познакомимся с визиткой Богдана Ивановича Ханенко, хранящейся в рукописном отделе Центральной Научной Библиотеки в Киеве. Она характернa.

Ханенко Богдан Иванович –

Председатель Правления Товарищества свекольно–сахарных и рафинадных заводов братьев Терещенко.
Член Киевского Биржевого Общества.
Председатель Киевского Комитета Торговли и мануфактур.
Член Совета Съездов представителей торговли и промышленности в Петербурге.
Член Совета Русского Торгово–Промышленного банка.
Член правления Всероссийского общества Сахарозаводчиков.
Член Правления Южно–Русского Общества Поощрения земледелия и сельскохозяйственной промышленности.
Председатель Общества распространения коммерческого образования.
Член Главного Управления Красного Креста.
Председатель Киевского общества Древнойстей и Искусств.
Почетный член Императорской Академии Художеств.
Губернский, земский гласный по Киевской губернии, уездный – по Подольской губернии. Почетный мировой Судья.
Последние шесть лет – Член государственного Совета по выборам от промышленности.
Член Императорской Археологической Комиссии”.

И каждый член семьи Терещенко непременно занимался общественной работой, все без исключения были щедрыми дарителями и меценатами. Город высоко ценил вклад семьи в дело благоустройства и призрения, имя Терещенко носили больницы, училища, школы, и одна из центральных улиц Киева была названа Терещенковской. Именно на этой улице Богдан Иванович Ханенко построил себе дом. Не просто как жилище – как воплощение мечты, как гармоническое обрамление для своей коллекции, дом в стиле итальянского палаццо.

Первая мировая война заставила Ханенко эвакуировать значительную часть своего собрания из Киева в Москву, в Исторический музей.

Сам Богдан Иванович долго и тяжело болел, скончался в 1917, весною, не дожил до последовавших испытаний.

Все остальное довелось пережить вдове его, Варваре Николовне.

< Она добилась возвращения коллекции из Москвы в Киев в 1921 году. При этом три десятка картин бесследно исчезли. Полностью была разграблена квартира в Петербурге (ул. Сергиевская, 20), где тоже хранились прекрасные произведения искусства. Описанию этой квартиры до революции посвящались специальные публикации... Историю же передачи всей коллекции государству – а по времени так совпало, что это уже было государство победившего пролетариата – со всей полнотой иллюстрируют два документа, обнаруженные мною в архиве. Я не хочу их комментировать. Давайте просто вместе прочтем эти строки. Весь трагизм эпохи здесь. Два документа – официальное заявление в Академию Наук, машинопись, заверенная личной подписью; и письмо академику Крымскому, написанное на именных листах Ханенко, прекрасная бумага, водяные знаки – герб рода Ханенко и вензель.

“В Украинскую Академию Наук
Вдовы Действительного Статского Советника
Варвары Николаевны Ханенко, жительствующей
в городе Киеве по Терещенковской улице в д.15

Заявление.

Мною принято решение принести в дар Украинской Академии:
а) принадлежащее мне собрание памятников искусства и старины и имеющуюся при нем библиотеку, находящиеся в городе Киеве по Терещенковской улице в доме моем под номером 15; б) означенный дом и в) принадлежащие мне предметы искусства и старины, хранящиеся на складах в Петербурге и в Историческом музее в Москве.

Дар этот я предлагаю принять Академии наук на нижеследующих условиях: 1. Означенное собрание памятников искусства и старины и имеющаяся при нем библиотека должны носить название “Музей имени Б.И. и В.Н. Ханенко”.
2. Означенное собрание предметов искусства и старины за исключением библиотеки при нем, которая будет иметь отдельный капитал для своего пополнения, не должно быть пополняемо помимо меня новыми приобретениями предметов искусства и старины, а должно сохраняться в том же составе, в каком оно поступит от меня в Украинскую Академию Наук.
3.Означенное собрание предметов искусства и старины и библиотека при нем должны вечно находиться в том же доме № 15 по улице Терещенковской в городе Киеве, в котором оно находится и ныне.
4. Ни означенное собрание памятников искусства и старины в целом, ни отдельные предметы, ни библиотека при нем, ни отдельные книги, ни в коем случае не могут быть вывозимы из Киева, и даже выносимы из означенного дома по улице Терещенковской куда бы то ни было, хотя бы и на кратчайший срок, ни тем более отчуждаемы ни в пользу каких–либо учреждений, ни в пользу частных или юридических лиц.
5. Если бы было осуществлено мое желание, чтобы в Киеве при означенном музее был устроен Институт Истории Искусств, то на Украинскую Академию Наук возлагаются обязанности в полной мере удовлетворять потребность Института в использовании и означенных памятников искусства и старины и имеющейся при собрании библиотеки.
6. Означенное собрание памятников искусства и старины должно быть открыто в определенные часы и дни для публичного обозрения. Дни эти и часы устанавливаются по согласованию со мной.
7. С разрешения Академии наук должно быть предоставлено право научных занятий в музее по изучению составляющих означенное собрание предметов искусства и старины а равно и библиотеки при нем лицам, которые этим интересуются. Правила таких научных занятий устанавливаются Академией Наук по согласованию со мной.
8. Я оставляю за собой право до моей смерти занимать для жилья в доме № 15 по Терещенковской улице помещения по моему усмотрению. 9. На все памятники искусства и старины и другие предметы, которые будут мною приобретены для вышеозначенного собрания и библиотеки после настоящего моего заявления распространяются в полной мере все изложенные выше условия.
10. Выражаю пожелание, чтобы хранитель вышеозначенного собрания памятников искусства и старины, а равно и библиотеки при нем, назначался по согласованию со мной.

Доводя об этом до сведения Украинской Академии наук, прошу уведомить меня, согласна ли академия Наук на принятие дара на указанных мною условиях, и при утвердительном решении вопроса – предлагаю принять музей под свою охрану и вступить в непосредственное управление и заведывание им.

Киев, 1918 года, декабря 15 дня
Варвара Ханенко”



Через некоторое время Варвара Николовна вынуждена была обратиться лично к академику Крымскому с мольбой о помощи и защите.

Ей, слабой и одинокой - практически все родные и близкие уехали из страны - надо было справляться, с навалившимся произволом, надо было с этим примиряться и жить,- то есть бороться с чудищем во имя любви.

Строчки письма, написанного дрожащей рукою, неровны, растерзанны, они падают вниз бессильно и обреченно. Высочайшее душевное волнение выражено самой графикой сохранившегося письма.

Ну а то, о ч е м пишет Варвара Николовна просто подавляет.
Судите сами.

“Киев, мал. Подвальная ул. дом 5. кв. 3,
Крымскому Агафангелу Ефимовичу

Добрейший Агафангел Ефимович!

Надо мною стряслася беда и я прошу участия Академии Наук, чтобы за меня заступиться. Сегодня был в музее Ефим Спиридонович Михайлов и при встрече со мной сказал, что получил распоряжение от г. Приходько выселить меня из музея и из единственной комнаты, которую я занимаю, мотивируя это тем, что в Музее должны жить только люди, которые служат музею. Я ответила, что состою консультантом при музее, что только при моей помощи (имея под рукой все материалы) могла быть в сравнительно скорое время сделана вся эта огромная работа по приведении музея в тот готовый вид, который позволил его, также и библиотеку открыть для публики. Я нужна музею. Как для его охраны, так и для порядка. И, любя музей, как свое детище, которому было отдано столько лет жизни, я, сознавая пользу, которую приношу, оставаясь в его стенах, не уехала из Киева, и отнюдь не заслуживаю, чтобы меня позорно выселили из музея, который я передала государству в таком идеальном состоянии и порядке. Я заявила г. Михайлову категорично, что добровольно не уйду из единственной комнаты, которую занимаю в музее и где я провела большую часть моей жизни, и что они только мертвой меня смогут взять оттуда. То есть – заставить прибегнуть меня к самоубийству.

Г. Вольский уезжает завтра в Харьков и обещал поговорить обо мне с г. Раковским, и обещал поддержать ходатайство Академии Наук, если она с таким же отношением обратится к г. Раковскому.

Г. Приходько меня не знает и будучи несколько раз у г. Вольского он не интересовался посмотреть музей; ему может быть неизвестно, что это собрание – результат любви и трудов целой жизни моего мужа и моей, которые мы для этой цели посвятили, и что поэтому выдворить меня из музея невозможно без того, чтобы они не навлекли на себя общее осуждение. Говорят, г. Приходько очень тверд в своих решениях, и я боюсь, что угроза эта может быть выполнена.

Конечно, это будет только в ущерб Музею. Но если музей не интересует, то мое участие в нем теряет значение. Если бы осуществился ваш проект, то музей сослужил бы людям большую службу. Но, признаюсь, я не надеюсь, что проект этот может быть принят, так как за тем, чтобы он был принят, нужно упрашивать и хлопотать, а все так заняты. Было бы очень важно сейчас поехать в Харьков и провести это дело, иначе оно канет в воду.
Позвольте мне завтра утром в 12 часу повидать вас в Академии и лично переговорить.
Сердечно преданная В. Ханенко.

Р.S. Вольский посоветовал мне стать в этом деле под защиту Академии Наук, и я усердно Вас об этом прошу.”

Письмо хранится в академическом архиве, значит оно до адресата дошло.

Вскоре после этого Варвара Николовна угасла тихо, скромно, как свеча на ветру. Хоронила ее верная прислуга…

Два документа, два свидетельства.

Легко заметить, что ни один из десяти пунктов дарственного заявления Варвары Ханенко не был соблюден теми, кому достался подарок. Впрочем, было бы странным ждать иного от власти, задавшейся целью сделать всех одинаково счастливыми в разрушенном ими до основания мире.

Под черной мраморной плитой у стен Михайловской церкви Выдубицкого монастыря лежат Богдан Иванович и Варвара Николовна Ханенко.

Мы все в долгу перед ними, равно, как и перед памятью Терещенко, Городецких, Морозовых, Щавинских и многих других меценатов и собирателей. Не только их коллекции, но и они сами – наше национальное достояние, наше богатство.

И пока стыд и память не утрачены окончательно, есть надежда. Дай-то, боже...

Низкий вам поклон от тех, кому в дар Вы оставили свою жизнь, Богдан Иванович и Варвара Николавна! Простите...