Он вторгся в жизнь, в судьбу поэта так запросто и столь бесцеремонно, что свет не мог не умилиться, наизготовку взяв лорнеты, как в ложах бархатных, сочувственно вкушая замысловатый ход сюжетных линий.

То, что обычно подразумевается под словом свет - это круг людей, происхождение, общественное и имущественное положение которых свело их вместе на одних и тех же паркетах дворцов, балах, гуляньях, парадах и торжественных литургиях: высший слой российского дворянства. Придворные Его Императорского Величества почти все были в той или иной степени родства между собой, все знали друг друга от рождения до смерти, знали все семейные перипетии, стремились блюсти неписанные законы чести и верность традициям,- одним словом каста со своим кодексом и моралью.

Среди любимых развлечений знати - сплетни, слухи, молва: кто, с кем, когда, сколько и как к этому относятся во дворце. Чем заметнее выделялся кто-либо в свете, тем больше о нем было толков, пересудов, анекдотов.

Пушкин Александр Сергеевич к тридцати годам был признанным авторитетом в литературе. Уже более десятилетия не было мало-мальски культурного гражданина в Империи, кто бы не знал его стихов, поэм, у кого бы в журнале не было списка его эпиграмм иди экспромтов. Не говоря уже просто о моде на Евгения Онегина и Татьяну, Ленского и Ольгу. Пушкин пережил уже и скандалы, и ссылки, его слава была устойчивой и с каждой новой опубликованной вещью его положение первого поэта только укреплялось - ни одного разочарования, ни одного шага назад - это показатель не просто таланта - гения, предсказанного еще в лицейские времена самим Жуковским. Его цензором был лично Государь, и этого одного достаточно, чтобы каждое его слово становилось событием, достоянием света.

Разумеется, что и личная жизнь поэта "с младых ногтей" была под пристальным вниманием именитых родственников, всех бесчисленных тетушек, что помнили живо не без содрогания темперамент всех Ганнибалов.

Достижения - равно победы как и поражения - на любовном фронте самого Пушкина Александра были столь же многочисленны, шумны, скандальны, как и его творчество. Он был непостижимо целен.

Университетская молодежь поэта обожала: он хрупкий и тонкий не прогибался рядом с могущественными блюстителями николаевского режима аракчеевыми, уваровыми, он не позволял ни на секунду усомниться в том, кому и чему он служит даже когда вынужден был исполнять рутинные обязанности министерского чиновника. Конечно же, он был вместе с казненными и сосланными декабристами. Его "послание друзьям" читалось повсеместно как гимн, как клятва верности. Стихи его были невероятно популярны,- Руслана, "Полтаву", "Клеветникам России","Онегина" знали наизусть, постоянно цитировали, переписывали - и всё, что ни появлялось отчаянно острого и запретного немедленно приписывалось ему, что свидетельствовало о подлинном признании и несомненном поэтическом лидерстве. Он, его поэзия были камертоном гражданственности, нравственности. На него ориентировались, с его мнением считались.

Но вот судьба взяла дирижерскую палочку, чтобы исполнить замысловатый экзерсис - шел по просторам Российской империи год 1830-й.

Пушкин встретил шестнадцатилетнюю Натали Гончарову - предивной красоты созданье - и влюбился словно мальчик, буквально начисто потеряв голову. Решил непременно жениться. Открылся своему единственному другу Дельвигу и с тем поехал к семье избранницы. Свет обо всем узнал моментально, стал оживленно обсуждать и наметившийся союз одобрил: мол, поэт-то наш, став мужем, остепенится, поэт напишет много нового занятного о своих чувствах и переживаниях - всем станет хорошо.

После широкой жизненной полосы хандры, загулов, метаний, любовных пустяков, недоразумений, усталости, поездки на воюющий Кавказ - яркий свет молодости и чистоты: Пушкин был безоглядно счастлив и возбужден,- красавица-жена, семья, дом, дети - он впервые смотрел в будущее со светлой надеждою - так гармонично всё соединялось и слава и любовь и счастье.

Что испытывала, чувствовала девочка Натали вывезенная для представления в свет, когда немедленно вокруг образовался рой претендентов соискателей, воздыхателей и прочих ценителей красоты. И среди прочих - Он, вдруг оказавшийся ближе всех. Разумеется, она слышала о Пушкине,- кто о нем не слышал? - его имя, его поэзия были на слуху, молва дышала им, все взрослые всегда его упоминали: а тут Он сам коленопреклоненный, и такие немыслимо влюбленные горящие глаза! Черезвычайно весел, остроумен, забавен, ловок, изящен, - ну и что, что стар,- ему за тридцать!- не офицер и не красавец, но он так знаменит, он хорошего славного рода, он первый поэт России, его цензором является сам Государь! И даже дедушка, к которому поехали в именье - от всей души расцеловал, благословил. Она мало что понимала - но была согласна. Чего уж - если даже нелепый глупый холерный карантин, разлучивший помолвленных надолго, ничуть не угасил пыл поэта! Быть, быть свадьбе.

Беда подстерегала, напоминала о неотвратимости рока, - Пушкин был не просто игрок, он был страстный, азартный, мистический игрок, полон демонов, примет, суеверий, он очень хорошо знал и чувствовал, что такое "не пошла карта", он знал силу гибельного восторга, когда катастрофа неминуема и затягивает и поглощает.

Внезапно за несколько дней до намеченной свадьбы умирает Антон Дельвиг - "первая смерть по-настоящему близкого человека, которого я оплакал". Смерть друга потрясла поэта, привела на грань нервного срыва,- ах вот зачем напротив дома Гончаровых располагалась контора гробовщика, вот что это был за знак! знамение! А тут еще во время венчания в храме упал крест с аналоя неловко задетый Пушкиным, кольцо выскальзывает из рук со звоном на пол: всё приметы и всё мрачные. В подавленном настроении, подчиняясь судьбе, он всё же пошел под венец и стал в начале февраля 1831 года семейным человеком. Ровно на шесть лет...

Именно в это самое время на подмостки сцены судьба выводит юного француза, искателя карьеры и успеха Жоржа Дантеса, который, едва достигнув совершеннолетия, покидает свою родину и отправляется в воинственную Пруссию, рассчитывая на быстрое продвижение. Для того чтобы прием был оказан соответствующий, чадо снабжено не только рекомендациями но и ореолом бегства по политическим мотивам. Впоследствии откроется, что мотивов этих вовсе не было, слух был намеренно ложным, необоснованным, но нельзя не признать, что шаг был рассчитан тонко и дальновидно. Принц прусский Вильгельм (будущий король) откровенно сказал искателю чинов, что в его армии карьеры вне войны сделать нельзя, а можно только маршировать и награды получать не иначе, как выслугою лет. Это не устраивало честолюбивого француза.

Запасшись рекомендациями прусского двора, юноша мчит в Санкт-Петербург, чтобы влиться в сонм чиноискателей всех мастей таких же, как он, пришлых.

Замысловатая закономерность развития фабулы устроила еще в германских землях встречу Жоржа с неким импозантным влажноглазым дипломатом, представлявшим интересы Нидерландов, хотя и доводившимся Дантесу земляком: барон Луи-Борхард де Геккерн (Экерн) был более, чем вдвое старше Жоржа, имел за плечами мутную и не всегда объяснимую карьеру, был худ, лыс, носил шкиперскую бородку и не выпускал из тонкой белой руки надушенный кружевной платок, говорил медленно, вкрадчиво, тщательно интонируя каждое слово и поминутно облизывая пухлые чувственные губы. Барону очень приглянулся статный французский юноша.

Барон принял в судьбе одинокого искателя карьеры своё участие. Он взял его под свое крыло, окружил опекою, вниманием и заботой, он стал его советчиком, поводырем, наставником. Так удачно все складывалось - ехал Экерн тоже в столицу Российской империи, где был при дворе посланником и имел нужные связи в высших дипломатических и светских кругах. Барон был искушен и знал, чего хочет, он умел расположить к себе неопытного юношу, он произвел на него нужное впечатление посулами обещаниями, а главное ссужаемыми деньгами, подарками, одеждою, безделушками, флёром той роскоши, к которой так был расположен восторженный соискатель.

В Петербурге Дантес поселился в доме своего нового покровителя, жил, столовался и принимал гостей в покоях нидерландского посланника, ничуть не смущаясь тем, что это обстоятельство сразу же подметили и об этом зашептались.

Для достижения успеха Жорж готов был пойти на многое, а нежная дружба с бароном открывала для него возможности. Луи-Борхард Геккерн не только не был женат, но его никогда не видели ни с одной женщиной, он ни разу не был уличен даже в поверхностном светском волокитстве - всегда строгий и подтянутый, безукоризненно одетый он расцветал лишь в обществе молодых интересных офицеров и особенно рядом с Жоржем Дантесом. Их "противоестественная связь" была для всех очевидной, молодой человек открыто проживал в доме одинокого посланника, что стало вызывать пересуды и нелицеприятные вопросы о явных и тайных покровителях. Свои люди подсказали, как уладить дело - барон официально обратился к властям с ходатайством об усыновлении сироты и дальнего своего родственника - разрешение было незамедлительно получено, формальности соблюдены: в доме приёмного родителя проживать было невозбранно воспитанникам обоего пола. Светскиe приличия надлежало чтить - Жорж Дантес официально стал еще и сыном барона де Геккерена.

Свои люди - это весьма влиятельные чиновники, благоволившие барону и хорошо понимавшие его страсть к своему приёмному французу - начальник канцелярии военного министерства Адлерберг, "австрийский министр русских иностранных дел" Нессельроде и другие персонажи.

Среди тех, кто не понимал и не принимал, кто ненавидел яркость, талантливость, русскость Пушкина, его творчество, его образ мыслей одной из самых ярых и колоритнейших фигур была жена Несседьроде, в ведомстве которого по насмешливой прихоти судьбы довелось служить мелким чиновником поэту. Не удивительно, что именно в ее окружение, жившем сплетнями, кознями, интригами вовлечен был и принят как родной новенький барончик Дантес.

Кому следовало знать, тот знал, что мать Дантеса принадлежала къ роду Гацфельдтовъ. Отецъ ея — братъ перваго въ роду князя Гацфельдта, бывшаго губернаторомъ Берлина во время оккупации его французами. Одна изъ его сестеръ была замужемъ за графомъ Францемъ-Карломъ-Александромъ Нессельроде-Эресгофенъ. Эта ветвь Нессельроде родственна той ветви, отпрыскомъ которой является графъ Карлъ Нессельроде, канцлеръ и долголетний министръ иностранныхъ дел при Императоре Николае Павловиче.

Рекомендации иэ Пруссии подкрепленные влиятельным протежированием Адлерберга и самого Нессельроде способствовали тому, что не знающий ни слова по-русски и не желающий учить язык страны, принимающей его на службу, Дантес был взят в один из самых престижных полков императорской Гвардии, находящийся под патронатом самой императрицы Кавалергардский полк.

В дневнике Пушкина появилась запись: "Вигель получил звезду и очень ею доволен. Вчера он был у меня. Я люблю его разговор - он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложстве” И далее: "Барон д'Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет”

Замысловата жизни предопределенность: день в день ровно через три года русский поэт и французский бисексуал, гвардеец и пижон встретятся в последний раз на снежном пустыре у Черной Речки, а до этого успеют даже стать родственниками.

Пушкин обожал свою жену и по-своему любил рождавшихся детей: к двадцати двум годам Натали была матерью двух сыновей и двух дочек, зрелой дамой, хозяйкою большого дома, оставаясь при этом прелестной девушкой, звездой высшего света.





(Дети поэта, зачатые в страстной любви, Наталья, Александр, Мария и Григорий все дожили до второго десятилетия XX столетия, умерли в покойной старости.)

Первый поэт и первая красавица - электрический заряд убийственной силы. Натали безумно ревновала мужа к графине Соллогуб - Наденька была еще моложе Пушкиной, и стан ее был тоньше и прелестней, поэт всё чаще оказывался в ее обществе. Он должен был наслаждаться красотой, вдохновляться ею, но посвятил графине:"Нет, не должен я, не смею, не могу”...

Ненависть Натали Пушкиной к графине Соллогуб своим накалом и постоянством всех забавляла,- стоило пошутить, мол, вот едет милая Надин,- и Натали бледнела, в глазах вспыхивали искры. Kак часто Натали жалела, что не мужчина и не может вызвать соперницу на поединок. Поэту уготованы были ссоры и истерики. Ах, как радует, как забавляет свет возможность дергать за ниточки скандалов.

Гончаровы были признанными красавицами, их было три сестры и все как на подбор. Hо на самом представительном балу в окружении сотен красивейших девушек империи всё равно первой оставалась Натали Пушкина. Это не могло не льстить самолюбию самолюбивого поэта: сам император предпочитал первый танец открывать именно с Натальей Николаевной, тихо выговаривая ей при этом нерадивость и нескладность мужа - и мундир, мол, он не любит ему положенный, и шляпу вечно не ту наденет, и сапоги не по протоколу.

Нессельродиха мучалась приступами, видя счастливого поэта. Общение с людьми - это и есть арена личной жизни: кроме родственников и близких лицейских друзей, единомышленников в круг действующих лиц вовлечено немало разноликих персонажей от Гавриила Державина да незабвенной Марии Николаевны Раевской-Волконской, от царя до кучера, от Карамзина до жандармского соглядатая, он Анны Керн до жидовки в Кишиневе, что и сыграли первые или эпизодические роли в кратком вихре подлинной жизни поэта. Безусловно, все, кто так или иначе сталкивался в реальном общении с Пушкиным, заслуживают специального рассмотрения. Немалое число таковых оставило свои воспоминания, существуют пласты переписки и мемуаристики: каждый вправе клонировать своего героя времени. А он был подлинным, дышащим, живым впечатлительным и ранимым.

Пушкин был ревнив, как африканец. Высшей мукой и страданьем было для него эту ревность ко всему живому в себе одолевать - и восхищаться милой Натали в вихре бала кружащейся с другим. Неизбежные издержки светской жизни, черт бы их побрал! - уехать бы в глушь, в деревню, в Болдино и там уединиться с нею, обожаемым ангелом, отгородиться ото всех этих напыщенных уродов! Но - двадцать два года хорошенькой женщине! - когда ж еще блистать и головы кружить!..

Осенью 1836 года Пушкин получил анонимно доставленный ему диплом сообщавший, что он торжественно принят в общество рогоносцев. И до этого было немало намеков, едких реплик, выразительных взглядов и грязных сплетен - паутина злословия исходила, как и многие иные липкие нити - из салона графини Нессельроде. Использован был умело красавец-француз, статный кавалергард, душа паркетного общества, танцор и сладкоежка, приёмный сын барона Геккерена усатый милашка Жорж Дантес.

Почтенные, улыбчивые, дородные светские матроны умело направляли ретивого иноземца, подталкивая его в нужном направлении, заботливо следя за каждым новым шагом. На каждом балу при первой же возможности Дантес оказывался рядом с Натали Пушкиной и щебетал, щебетал, щебетал с невыносимо парижским прононсом, танцевал, картинно вздыхал, смотрел загадочно и томно - для первых кресел света ничего не было слаще, нежели предвкушать развитие интриги.

Зная, что вся почта (а особенно дипломатическая) просматривается, перлюстрируется особым жандармским ведомством, Дантес подробно писал своему покровителю находившемуся за границею о том, что любит так же, как его самого, известную ему особу и что она готова ответить ему взаимностью:"До свидания, дорогой мой, будь снисходителен к моей новой страсти, потому что тебя я также люблю от всего сердца",- откровенничал он совершенно двусмысленно. Письмо читали и пересказывали. Зрел умело подогреваемый заинтересованными лицами самый банальный адюльтерный скандал.

Пушкин верил своей жене. Он даже понимал и готов был оправдать неистовую страсть гвардейца - потому что сам испытывал именно такое сильное чувство к Натали - ее нельзя было не обожать. Но когда вдруг в самом начале 1837 года Жорж Дантес попросил руки Кати Гончаровой, старшей сестры Натальи Николаевны - сделалось тошно от того, как пошло проявилась рука драматурга. Всё, как в дешевом водевиле: увивался вокруг одной, женится на другой. Свет ликовал: потеха в честном семействе!

Что понимала Катя, милое дитя, с её темным взглядом, когда писаный красавец гвардейский офицер, любимец дам, танцор и весельчак, постоянно любезничавший с сестрою, вдруг сделался её мужем? Да, она завидовала младшей сестре, у которой уже были дети и всё равно она оставалась всегда в центре внимания и все самые красивые кавалеры на балах всегда окружали именно её - и Он! - и даже Императорское Величество. Потому, когда Кате сообщили, что Жорж Дантес просит ее руки, она немедленно сказала:"Да”. Она не слышала и не понимала разговоров о том, что он не православный, что нужно разрешение митрополита, что не всё ясно и с приёмным отцом,- она примеряла воздушное подвенечное платье, и сердце ее сладко замирало от того, что наряд не хуже даже чем у Натали!

Всего шестнадцать дней была она замужем за Жоржем и видела его при этом по-настоящему лишь несколько раз: внезапно став Катрин Дантес, девушка никак не могла поверить, что жизнь ее круто изменилась, что сбылась ее заветная мечта - и теперь самый красивый офицер, самый ловкий танцор - Жорж - её, только её и ничей больше супруг! И вдруг случилось это, вдруг всё сломалось, и опять причиною была сестра.

Свояки - женаты на родных сестрах - Пушкин и Дантес,- ах, как мило и забавно!

Ровно через две недели после странной свадьбы лощеный молодожен, что называется прокололся, не утерпел: в присутствии посторонних смеясь и весело картавя, он пригласил своего нового родственника: "Поедем, Пушкин, с нами в бал, там будет нынче весело, там полно рогоносцев и тебе там не будет скучно".

Поэт на бал не поехал. Он написал письмо нидерландскому посланнику барону Геккерену, в котором высказал и о нем самом, и о его приёмном сыне, и о прочих родственниках по материнской линии всё под горячую руку и с присущим ему талантом, заверяя тут же в готовности немедленно дать удовлетворение. Вызов формально был принят. Николай I, когда через день Несселъроде ознакомил его с бумагами посланника, призванными доказать невиновность Дантеса, прочитав это письмо, промолвил:"Даже я, если б получил такое, стал бы стреляться”. Пушкин всё делал талантливо.

Когда Дантес, выстрелив первым, увидел, что попал Пушкину в живот, что тот истекает кровью, он попытался было подойти к раненому, но поэт остановил его: пожалуйте к барьеру! Долго целился превозмогая боль, рука его тряслась. Он выстрелил. Пуля попала французу в руку. "Жаль, что не убил,"- сказал поэт и потерял сознание.

Действительно, жаль - разделяли печаль многие. Однако, судьба - драматург изощренный, непревзойденный в своих парадоксальных построениях: вот так она судила, так распорядилась, чтобы заезжий франт и говорун, "приёмный сын" сластообильного посланника голландца был выведен на сцену именно для финального выстрела. И мало что добавит к этому всё объясняющее предположение - если бы не Дантес, нашелся бы иной исполнитель предначертанной роком роли. Но нашелся именно этот Жорж Дантес де Геккерен, известный нам лишь потому, что жил в одно время с поэтом и убил его.

Современники, оплакивавшие Пушкина, сострадали, тонкие натуры и французу - мол, каково же ему будет теперь жить с такой невероятной тяжестью на сердце, ведь это самое страшное наказание - знать и помнить, кого убил, терзаться, мучаться раскаянием до конца дней.

Дантес скоро залечил свою легкую рану. Под давлением общественного возмущения и растущего против иностранцев в гвардии ропота царь вынужден был принять к дуэлянту меры: разжаловать в рядовые и выслать из страны. Что и было совершено 22 марта 1837 года.

Дантес уехал. Покинул Россию и барон Геккерен. Они выполнили свою главную "дипломатическую" миссию. Жорж Дантес устроился очень хорошо, был удачлив, богат и вполне счастлив. Он сделался самым молодым сенатором Франции времен Луи Наполеона, был увешан наградами, австрийский монарх пожаловал ему высший орден империи. На что немедленно отозвался поседевший импозантный посланник Голландии уже при австрийском дворе - всё тот же барон Луи-Борхард Геккерн. Он писал своему бывшему протеже:"Было три императора и один молодой француз; один из могущественных монархов изгнал молодого француза из своего государства, в самый разгар зимы, в открытых санях, раненого! Два других государя решили отомстить за француза, один назначил его сенатором в своем государстве, другой пожаловал ему ленту большого креста, которую он сам основал за личные заслуги! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отомщены, Жорж!"

Это письмо написано в Вене в 1855 году. Как много в словах барона искренних душевных мук, раскаяния о содеянном злодеянии, просто человеческой скорби, не правда ли?

Празднословие, позёрство, спесь, гордыня: да тут всё искажено потугами самолюбования,- Дантес поставлен вровень с тремя императорами, эдакий пуп мира,- и не был он ни русским солдатом, ни невинным изгнанником из своей страны, и никто за него не мстил - нечего было делать монархам, как только мстить за оскорбления Дантеса - все они, включая и рыхлозадого автора панегирика - лишь фигурки театра теней оставшиеся по прихоти судьбы у подножия образа Поэта.

Дантес, пережив телесно Пушкина на полвека, был благообразен и сыт, имел отменный аппетит и основательное пищеварение. Он ни разу, ни на одно мгновение не вспомнил больше о Поэте и о той странной заснеженной стране, где довелось ему провести в молодости несколько весёлых лет.

Уже в нашем веке правнук Дантеса Луи Метман написал о нем книгу, в которой невольно проговаривается, что был у Жоржа и родной отец, состоятельный эльзасский землевладелец, оставивший своим детям полновесное наследство,- логично и выгодно при живом отце иметь еще и приёмного, тем более если он полный голландский посланник.
И в этом - весь Дантес - случайная тень на пьедестале.

Были и,наверное, есть такие, кто позавидуют ему. Но по законам жанра, по воле мистической и всеподчиняющей силы рока - сколько бы орденов и лент ему не повесили могущественные императоры, сколько бы и какие бы высокие государственные посты он ни занимал, сколько бы восхвалений не принял от лиц обоего пола - всё равно беспощадная иррациональность судьбы уготовила ему прискорбную память в поколениях единственно потому не иссякающую, что довелось ему в пути с Поэтом встретиться и тем самым приобщиться к его бессмертию.

Александр Сергеевич его, убогого, давно простил...