В три часа по полудни 18 декабря 1724 года в Санкт-Петербурге, который ныне Ленинград, в казематах Петропавловской крепости умер один из выдающихся представителей стародавней Украины – Черниговский Полковник Павел Леонтьевич Полуботок. Похоронили его там же, в Петербурге, 29 декабря (по старому стилю) на кладбище у церкви святого Самсония-Странноприимца, за Малой Невою.
Известие об этой смерти на Украину пришло довольно поздно. В «Дневнике» Якова Марковича, зятя Полуботка, лишь под 18 февраля записано: «полковника Черниговского Павла Полуботка люди приехали прошлого дня в Глухов из Петербурга и сообщили, что упокоился он в крепости Петербургской декабрия 18 числа в три часа пополудни прошлого, 1724 года».
Не по своей собственной воле попал Павел Полуботок в столицу. Его вместе с генеральным судьею Иваном Чернышем и генеральным писарем Семеном Савичем вызвал царь Петр I. Вызвал как людей наиболее опасных для проведения на Украине великороссийской политики, проводимой царским правительством в конце второго, в начале третьего десятилетия восемнадцатого столетия. Это была политика уничтожения автономии Украины, которая основывалась на гетманских статьях еще со времен Богдана Хмельницкого и утверждалась во второй половине ХVII века.
Петр I всегда относился к Полуботку с подозрением, считал его деятелем хитрым, «способным Мазепе уподобиться». Поэтому, когда после измены Мазепы встал вопрос о выборе нового гетмана, кандидатуру Павла Полуботка отвел 6 ноября 1708 года сам царь. Булаву получил Иван Скоропадский. После смерти его, в 1722 году, когда царь заметил, что во главе оппозиции по отношению к его планам относительно Украины стоит все тот же Полуботок, он тут же вызвал его вместе с наиболее подозрительной старшиною в столицу. Когда они и тут не угомонились, велел их арестовать.
Вообще по этому делу было арестовано немало украинцев. Но центральными фигурами оставались, кроме Полуботка, Черныш и Савич. Позже по этому же делу привлекли старого Миргородского полковника Даниила Апостола и еще двоих – Василия Жураковского и Якова Лизогуба, которые после отъезда Полуботка со старшиною в Петербург, оставались на Украине вместо них «правителями войсковых дел и порядков». Этих троих тоже доставили в столицу и бросили в Петропавловскую крепость.
Расследование по делу арестованных еще не закончилось, когда умер Павел Полуботок, а через месяц после него скончался и сам царь Петр I. Конечно же, это в корне изменило судьбу заключенных, спустя две недели после похорон Петра I, дело об арестованных украинцах решилось так, как никто бы и ожидать не отважился при жизни царя. Манифест от 8 февраля 1725 года устанавливал, что семье Полуботка, а также Чернышу, Савичу, Жураковскому, Лизогубу и Апостолу с семьями надлежит быть отправленным в ссылку в Сибирь с конфискацией всего имущества. Вместо этого все они были выпущены из тюрьмы и получили приказ жить в Петербурге «с женами и детьми» безвыездно. Конфискация имущества была отменена вовсе. Согласно Манифеста старшине запрещалось только возвращение на Украину, чтобы «народу малороссийскому впредь от таких обид разорения не было…»
Указ от 8 февраля 1725 года содержит официальное обвинение украинской старшине. Согласно указа, старшина причиняла великое лихо простому народу поборами, тяжбами в судах, работами, налогами «закрепощением» казаков и посполитых, принудительной продажею горилки, других домашних вещей, и так далее… Чтобы противостоять этому была введена Малороссийская Коллегия, которой предписано было «от таковых зловымышленных тягостей малороссийский народ оборонять и охранять». Однако старшину введение коллегии отнюдь не радовало. «Не отставая от прежнего своего обычая скверного лакомства и чинимых подлому простому народу обид и разорений» старшина принялась рассылать универсалы с угрозами бросать в тюрьмы всех, кто отважится жаловаться в Малороссийскую Коллегию на своих начальников. Именно в связи с этими универсалами, для ответа, и были вызваны в Петербург Полуботок, Черныш и Савич. Они добивались упразднения коллегии, чтобы «по-прежнему своему скверному лакомству простой народ обидя и разоряя, себя обогащать».
В Петербурге старшина подала челобитную, чтобы вместо коллегии возобновился генеральный суд из семи персон. Так «удобней было им подлой народ утеснять, а тому народу некому на них жалоб приносить». Причем, челобитную эту написали они уже в Петербурге, по сути, подделав, так как воспользовались чистыми листами бумаги заранее подписанными представителями украинской старшины. И когда был послан на Украину для расследования бригадир Александр Румянцев, Полуботок, Черныш и Савич предприняли все возможное, чтобы правда не всплыла наружу. Помогали им в этом по предварительной договоренности Лизогуб и Жураковский. Потому-то и были они арестованы Румянцевым и отправлены с Украины в Петербург. Все они повинны были в том, что так или иначе, но «чинили кривду народу». Полковник Даниил Апостол не обвинялся в притеснениях народа, но челобитная, «писанная з речки Коломаку», им самолично подписанная, а также и то обстоятельство, что принуждал он подписывать ее иных полковников и старшину – было поставлено ему в вину государственную. Челобитных этих, поддерживающих Полуботка, было, собственно, две: одна об отмене поборов Коллегии, и вторая – о дозволении выбора гетмана. Так во всяком случае сообщалось официально по делу об аресте украинской старшины.
В качестве главного обвинения старшине предъявлялось то, что она будто бы челобитные свои составляла с единственной целью отстаивания своего права и дальше богатеть на угнетении простого народа, то есть – казаков и посполитых. И указ о том, чтобы старшина после амнистии столицы не покидала, мотивировался тем, чтобы «народу малороссийского впредь от них обид и разорения не было». Таким образом, следует отметить, что официальное сообщение в Указе от 8 февраля 1725 года по делу Полуботка и его товарищей решительно подчеркивает классовую точку зрения. Украинская старшина и простой люд – казаки и посполитые – это два враждующих стана. Старшина стремится притеснять простой народ и богатеть за счет этого. Российское же правительство, защищая права простонародья, борется со старшиною. Таким образом согласно официального взгляда того времени, дело Полуботка и его товарищей – это не нарушение малороссийских прав, а защита народных интересов, преимущественно материальных, экономических.

II

Дело Павла Полуботка и генеральной старшины как-то не слишком интересовало украинских летописцев ХVIII века. Может быть основной причиной тут была осторожность, потому что освещать политическую сторону вопроса было не совсем безопасно. Почти все летописцы упоминают Полуботка и его товарищей, но пишут об этом исключительно в общих чертах, не вдаваясь в подробности ареста, никак не оценивая поведения и мотивов ни украинской старшины, ни российского правительства.
В «Кратком описании о казацком малороссийском народе и о военных его делах собранных через бунчукового товарища Петра Симоновского» содержится лишь небольшое сообщение об отъезде в 1723 году в Петербург генеральной старшины «просить милости по давним статьям, привилегиям и грамотам, а паче об избрании вольными голосами гетмана». Далее повествуется о том, что зимою того же года «дерзновенными запросами полковник Черниговский Полуботок с товарищами прогневали его императорское Величество и за то взяты там под арест», никаких уточнений нет, что это были за «дерзновенные запросы» летописец не расшифровывает.
Еще меньше информации содержит так называемая «Лизогубовская летопись». В ней помещен лишь сам факт ареста украинской делегации. В «Черниговской летописи», напротив, арест описан столь подробно, что можно предположить, будто сделано это со слов очевидца. Но и здесь, тем не менее, само дело Полуботка и его товарищей ограничивается рамками внешних событий.
Не слишком отличаются от первых летописцев в отношении к делу Полуботка и генеральной старшины и те исторические компиляции второй половины ХVIII века, которые сохранились до наших дней. В них также слишком четко прослеживаются те традиции, что господствовали в освещении данного дела еще в начале века. К примеру, в труде Петра Симоновского суть конфликта изложена таким образом: мол, учрежденная Малороссийская Коллегия, обложила украинский народ столь тяжкими налогами, что таковых вынести казаки уже не смогли, и генеральная старшина «наблюдая целость своего отечества», просила благоволения послать к царю депутатов, и когда согласие на то получила, поехали в Петербург Полуботок, Черныш, Савич и другие с тем, чтобы добиваться подтверждения статей Богдана Хмельницкого и разрешения на выборы гетмана. Но «прогневанное небо более привело государя к огорчению, нежели к милосердию». Генеральная старшина была арестована, вслед за нею – Жураковский и Лизогуб. То есть, по Симоновскому – оказавшаяся в крепости старшина искала «пользы своего отечества», за что и претерпела. Другая компиляция – «Краткое историческое описание Малой России до 1765 года», написанная в 1789 году, - и вообще пытается предоставить Полуботка «бунтарем», а действия Петра по отношению к Украине – следствием поведения кандидата в гетманы, то есть освещает события изначально неверно. «Наскучило Полуботку лишь название гетмана носить на себе, и он, посоветовавшись с генеральною старшиной, собрал казацкие полки в долине между Ворсклою и Коломаком, и сказал им, что Украина «не имея своего гетмана, небезобидно управляется», предложил тут же избрать гетмана. Но миргородский полковник Даниил Апостол его не поддержал, присоединился к возражениям еще кое-кто из старшины. Тогда Полуботок предложил составить прошение, челобитную царю о разрешении выборов гетмана. Но Даниил Апостол под прошением подписи своей не поставил».
Узнав обо всем этом, главнокомандующий российскими войсками на Украине Голицын приказал Полуботку собранные полки распустить. Полуботок, видя вокруг войско великороссийское, подчинился приказу и распустил своих казаков по домам. И вот вскоре после этого события по донесению Голицина Полуботок и его товарищи были вызваны в Петербург и арестованы там, как «сих затей производители». Тут все буквально искажено и события все перепутаны. Полуботку приписывается относящееся к Апостолу.
Представляется любопытным, что автор данной компиляции воспринимает дело таким образом, будто бы именно притязания Полуботка на гетманство вызвали создание Малороссийской Коллегии и затем окончательную отмену гетманского устройства на Украине. «Дабы, - пишет он, - пресечение учинить навсегда (?) до сего открывавшемуся со вредом отечеству беспокойству».
В «Летописном повествовании о Малой России» А. Ригельман делу Полуботка отводит совсем немного места. Ограничивается сообщением о том, как генеральная старшина просила царя подтвердить статьи Богдана Хмельницкого и разрешить выборы гетмана. Однако, депутаты «по смелым и отважным об оном представлениям» прогневали императора, и тот велел посадить всех за караул. Кроме того, арестам подверглась и значительная часть полковой старшины и сотников, которые находились «под сомнением».
Наиболее детально рассматриваемые события изложены в «Истории Руссов». Если «Краткое историческое описание Малороссии» отражает, надо полагать, традицию, близкую официальным кругам, то «История Руссов», в которой Полуботок представлен уже не бунтарем, но патриотом, находится в явной оппозиции центральному российскому правительству. Здесь уже дело Полуботка самым тесным образом увязано с деятельностью Петра, направленной против автономии Украины, и главным образом, с введением Коллегии Малороссийской. Потому как президент ее Вельяминов, презирая права и привилегии Украины, вводил новые регламентации и налоги. Сенат, было, отменил их, но по доносам все того же Вельяминова Петр I возобновил, а Полуботка и других подозрительных из старшины вызвал на допрос в столицу. Коленопреклоненно умоляли они царя «не губити ихнего родного краю», стонущего от поборов, и возобновить давние их права и разрешить им выбирать гетмана свободным голосованием. Однако Петр был неумолим. Внес свою лепту и Меншиков, который всегда враждебно относился к Украине, он встретил старшину сурово, и царя настраивал соответственно. В конце концов Петр I назвал представителей Украины «изменниками и вероломцами», повелел арестовать их и мучить в тайной канцелярии различными муками. Четыре месяца продолжались пытки. 10 ноября 1723 года всех приговорили к пожизненному заключению с конфискацией в казну всего имущества. Когда приговор был оглашен, Павел Полуботок обратился к Петру I с дерзкой речью, которую полностью на нескольких страницах приводит автор «Истории Руссов».
Намекая на Меншикова, Полуботок говорил, что он очень хорошо знает, откуда у царя столь лютая злость на Украинский народ, и что она противоречит «добру и ласковости, суду и милости, которые суть единственное достояние всех монархов всего мира». Призывал царя быть заступником и защитником законов. На каком основании монарх Российский возвысил себя над законом и притесняет украинскую старшину, бросает в тюрьмы, подвергает пыткам и забирает ее имущество? То, что ставится генеральной старшине в вину, не только не есть преступление, за которое необходимо наказывать, но святой гражданский долг, признаваемый всеми народами. Украинцы просили и просят помиловать родной их край, уничтожаемый немилосердно; возобновить его права, подтвержденные ранее и самим Петром I. «Народ украинский, единоплеменный и единоверный с московским, не раз уже со времени соединения с Москвою, помогал ей. Но не благодарность получил в ответ, а презрение и обиду, оказался в жестоком рабстве. Коллегия Малороссийская усугубила лишь и умножила несчастья украинского народа, а ненависть Меншикова и Петра I претворила в непримиримого врага Украины. Обращать народы в рабство и владеть рабами – это дело азиатского тирана, а не христианского монарха, который должен величаться и на самом деле быть верховным отцом народов». Павел Полуботок предполагал, что его вместе с генеральною старшиною, по давнему московскому обычаю, решено замордовать в подвалах крепости, и потому грозил палачам, Петру I, в частности, что тот должен будет держать ответ за содеянное перед Богом. Якобы Петр I выслушал пространную речь терпеливо, но, тем не менее, от своего последнего слова не отказался. Имущество арестованных было конфисковано, семьи остались без хлеба, бедствовали по чужим хатам, жили на милостыню, словно нищие. Перед смертью Полуботка Петр I навестил его в каземате. Павел Полуботок уверил царя, что не держит на него зла, но напомнил, что за невинные страдания свои и близких своих он еще будет судиться с царем пред престолом Царя царей.
Таким образом Полуботок и генеральная старшина приняли страдания за дело общенародное. Защищая интересы своего родного края. Взгляд этот, конечно же, никак не соотносился с официальным, представлявшим Полуботка и товарищей его бунтарями, врагами своего народа, думающими не о чаяниях народа, но лишь о своем личном обогащении. Подобный взгляд мог появиться и укорениться лишь тогда, когда украинская старшина стала превращаться в дворянство малороссийское, когда заговорило в ней социально-классовое самосознание. В те времена резко усилился интерес к привилегиям и правам сословия, к их восстановлению и защите «от уничтожения российским правительством». Кто пытался добиваться справедливости, невольно оказывался в оппозиции царю, и сразу же получал поддержку тех, кто в той или иной степени причислял себя к обиженным и обделенным царским правительством. Вполне объяснимо, почему в таких условиях фигура Павла Полуботка приобретает явно выраженные героические черты. Его острая, непримиримая речь перед Петром I, которую тот должен был выслушать терпеливо и молча – характернейший акцент в разделении симпатий.
Нетрудно предположить, что приведенный в «Истории руссов» взгляд на Полуботка был достаточно распространен в конце ХVIII, начале ХIХ веков. Именно он нашел отражение и в книге Жана Шерера, вышедшей в Париже в 1787 году в двух томах: «Аннале хисторик де петит Рус». Автор был немцем, служившим в 1760-е годы в России, долго жил в Петербурге, между прочим как раз в те годы, когда уничтожалась Запорожская Сечь и окончательно ликвидировалась автономия Украины. Естественно поэтому, что Шерер не мог пройти мимо истории казачества. Однако книга его конспективна и поверхностна. Такова она и в том месте, что посвящено Павлу Полуботку. Не удастся найти здесь какой-либо более-менее подробной информации, освещавшей бы историческую ситуацию вокруг дела Полуботка. Хотя ощущается, безусловно, что материалы, находившиеся в руках Шерера, поступали к нему из кругов, сочувствующих «борцу против Петра I». Потому-то автором и речь знаменитая приводится, которую Павел Полуботок держал перед молчаливым царем. И редакция этой речи отличается от помещенной в «Истории руссов». По мнению Николая Костомарова, например, вариант Шерера даже «правдоподобней». Нам же кажется, что это не больше, чем пересказ того полного текста, что приведен в «Истории руссов», но своими словами. Потому как абсолютно ничего нового тут нет.
Современная историография считает речь Павла Полуботка чистой подделкой. Возможно, сочинена она самим автором «Истории руссов», как то полагает Александр Лазаревский. Оригинал, к сожалению, не сохранился. Дмитрий Бантыш-Каменский ссылается на Василия Жарковского, у которого, якобы, имелся полный текст речи. Однако поиски Николая Маркевича, родственника последнего, успехом не увенчались.

III

Речь Павла Полуботка произвела на первых украинских историков Бантыш-Каменского и Маркевича неизгладимое впечатление. В их произведениях Полуботок предстает народным героем. Автор «Истории Малой России», напечатанной в 1822 году, Бантыш-Каменский рисует его «смелым, отважным, крепкой удачи вождем малороссиян». Власть он получает в свои руки тогда именно, когда уже «не мог он быть полезным для своих земляков: мог только повредить себе самому, что и случилось на самом деле». Не удалось ему добиться от Петра I права избирать гетмана, не удалось упразднить грабительские налоги. Полуботок, «влекомый пламенною к отечеству любовью и долгом носимого звания», решает пожертвовать собой во имя свободы отчей земли. Во главе казацкой старшины он становится против царя и прямо в глаза говорит ему смелую и отважную речь.
Текст ее Бантыш-Каменский заимствовал у Шерера. Тогда же Павел Полуботок в темнице занемог, и царь прислал к нему врача, полковник отказался даже видеть его. Одним словом, Полуботок для Бантыш-Каменского подлинный герой, человек решительный и мужественный, пострадавший за общее дело.
В 1842 году была напечатана «История Малороссии» Николая Маркевича. В этом труде автор характеризовал Полуботка, как гражданина, всегда хранящего верность престолу, уважающего начальство, исполняющего присягу; правду любил он больше жизни своей и всегда и всем говорил ее прямо в глаза; землю свою любил, словно мать родную. То есть был он полезным и уважаемым руководителем народа. Но когда убедился в том, что хлопоты его напрасны и не приносят желаемых результатов, он явился к Петру I и произнес речь, которую Маркевич для него заимствовал из «Истории руссов». Привел историк и знакомый нам рассказ о том, как Полуботок отказался от встречи с лекарем, присланным к нему царем, и как грозил он Петру I неизбежным судом божьим.
Критическое отношение к личности Павла Полуботка и роли его в жизни украинского народа 1720-х годов проявилось достаточно поздно, только в 1860-х годах. Начало пересмотру сложившихся отношений к исторической фигуре положил тогда еще молодой историк Александр Лазаревский. В журнале «Основы» в 1861 году он опубликовал небольшую статью под названием «Говорил ли Павел Полуботок Петру Великому речь, приводимую Конисским?» По мнению Лазаревского «История» Конисского, то есть «История руссов» содержит немало фактических неточностей. Одна из них, по мнению историка, состоит в неверном отношении к личности Полуботка. Лазаревский убедительно доказывает, что гражданская смелость Полуботка, пред которой преклонялись потомки, изучавшие деятельность его по «Истории руссов», есть не более чем сочинение автора, к реальности отношения не имеющее, и что факты это красивое построение опровергают.
Человеком, безусловно, авторитетным, умным и властным был Полуботок, но жил он по тем же самым нравственным законам, что и все его окружение, и со своей стороны по отношению к простому казачеству был точно таким же вельможей и притеснителем, как и прочая старшина. Огромные материальные богатства нажил он, отнюдь не собственноручным трудом праведным. И ореол его, как борца и мученика за права народа, зиждется исключительно на приписанных ему речах. Конечно, если допустить, что подобная речь была сказана на самом деле, то поступок этот можно было бы оценить, как гражданский подвиг. Но Полуботок не произносил ни одной из приписываемых ему речей, сочинены они были авторами «Истории руссов» гораздо позже. Детально анализируя все известные факты ареста полковника, Лазаревский убеждается что никакой речи при этом быть не могло. И причиной гнева Петра I были не высказывания Полуботка, а те челобитные, что поднес он царю, несмотря на запрет. И, конечно же, заблуждался автор «Истории руссов» когда полагал, что император всероссийский может спокойно выслушивать долгую и нелицеприятную речь Полуботка, совершенно не учитывал при этом характер Петра I.
Печатая статью Лазаревского, редакция журнала сопроводила ее примечанием: «Дабы ослабить категоричность утверждений А. Лазаревского, считаем необходимым заметить, что, по мнению редакции, корыстолюбие Полуботка и те насилия, что чинил он подвластным своим, ничуть не умаляют значения его гражданских достоинств. В природе человеческой уживаются и большие противоречия. Недостатки морального плана не могли помешать Полуботку смело высказывать царю свои соображения по поводу тяжкого положения родной земли. Сильный характер и любовь к отчизне крепили его решимость. В какой конкретно форме он это делал значения не имеет. Возможно, Полуботок использовал те же самые выражения в своих «дерзновенных запросах», которые слышим мы в речи, сочиненной за него автором «Истории руссов», следующим традиций древних историков. Не исключено, наконец, и то, что Полуботок не понял характера Петра I, составил и записал известную речь, но не произнес ее. Излишне предполагать, будто автор «Истории руссов», повествуя о недавних и таких еще памятных событиях, как арест Полуботка и его товарищей, мог бы отважиться придумать целую речь, которая была бы ни на чем не основана». По-новому дело Павла Полуботка осветил Сергей Соловьев в ХVIII томе «Истории России с древнейших времен». Факты он черпал не из трудов своих предшественников, а преимущественно из архивов.
«Смерть Скоропадского, – пишет Соловьев, – вызвала на Украине столкновение двух течений: российское правительство стремилось использовать вражду между старшиною и прочим населением дабы приравнять Украину к Великороссии; старшина же намеревалась любой ценой удержать старый порядок вместе с гетманством.
Двое хотели быть гетманами: Миргородский полковник Апостол и Черниговский – Полуботок. Первым рассчитывал на свой стаж и служебный опыт. Однако Полуботок был заметнее и предпочтительнее, его позиция относительно независимости Украины уже давно была известна по противостоянию слабому Скоропадскому. Апостол пытался заполучить булаву с помощью русского царя. Полуботок же опирался на местную знать, именно ее интересы всеми возможными способами поддерживая и защищая, вопреки, разумеется, чаяниям низших сословий. Чем больше российское правительство проявляло заботу о «черни», тем активнее знать добивалась выборов гетмана чтоб в его лице получить опору в борьбе с Малороссийской коллегией и ненавистным ее президентом. В конце концов, усилия эти привели к катастрофе, завершившейся арестом старшины».
Некоторые новые черты в подходе к делу Полуботка приоткрыл в своей статье «Павел Полуботок» Николай Костомаров. Он использовал в своей работе материалы допросов, чинимых полковнику в Тайной канцелярии, протоколы которых сохранились в государственном архивном хранилище в Петербурге. По мнению Костомарова речь, конечно же, не произносилась, составлена она была на Украине, как отголосок постигшей Полуботка катастрофы, и тем, что была приписана полковнику, выражала ему глубокие сочувствие. Костомаров предполагает, что на арест Полуботка могли повлиять и новое «Дело» затеянное против него в то же самое время. Дело о связях его с Филиппом Орликом. Епископ Черниговский Иордан написал фактически донос, когда в своем письме Феофану Прокоповичу, Псковскому Епископу, рассказывал о слухах и предположениях своих относительно контактов Полуботка с изменником Орликом. Полуботок и старшина употребили все свое влияние, дабы дело это замять. Однако известия дошли и до Петра I, который тут же подозреваемых велел арестовать. Костомаров подчеркивает наличие двух противоположных взглядов на политику Павла Полуботка. Российское правительство со времен Петра, да и позднее, стремилось предоставить полковника и остальную старшину врагами интересов народа, а царя – защитником и радетелем таковых.
На Украине среди интеллигенции сложилось представление о Полуботке, как о человеке благородном, смелом, пожертвовавшем собственной свободою и даже жизнью во имя прав своего народа. За отсутствием веских доказательств, Костомаров воздерживается от вынесения собственного приговора. Все обвинения в адрес Полуботка и генеральной старшины он считает безосновательными и недоказанными.
Стремление Петра I прочнее скрепить Россию с Украиной понятно. То, что он усматривал в действиях старшины сопротивление своим начинаниям – закономерно. А потому и борьба его со старшиною малороссийскою вполне объяснима.
«Мы не можем не признать, – пишет Костомаров, – несправедливость всех тех обвинений, которые искусственно выдвигались против Полуботка и старшины, и обвинять последних в их настойчивом стремлении поддерживать на Украине старый порядок, который не устраивал царя, тоже не можем. Полуботок стал одной из жертв, принесенных для достижения государственных целей».
Статья Николая Костомарова посвященная Павлу Полуботку, напечатанная в «Русской старине» за 1876 года, вызвала в ответ целую монографию Александра Лазаревского, вышедшую из-под пара в 1880 году и помещенную в «Русском архиве». Впервые в этой монографии был использован огромный архивный материал. Правда, относительно самого ареста Полуботка и следственного дела в Петербурге, то тут Лазаревский не добавил ничего нового, лишь изучив как следует известные факты. Зато деятельность Полуботка и старшины на Украине, события, связанные с вызовом их в Петербург освещены на основе почти совсем неизвестных материалов. Монография Лазаревского – это основной источник для изучения дела Полуботка и событий, с ним связанных.
«Под влиянием «Истории руссов», – пишет Автор, – все следующие историки гетманщины смотрели на Полуботка, как на героя, принесшего жизнь свою в жертву, защищая права своего народа. Позднее исследователи, и даже сам Костомаров, тоже не могли полностью избавиться от старых влияний, хоть они уже и не верят сообщениям из «Истории руссов»… Цель Лазаревского – помочь восстановить историческую правду о Полуботке и его времени. Автор давно заинтересовался этой темой. Именно ему принадлежит первое исследование о достоверности речи Полуботка. Тогда же в общих чертах он уже высказал свое отношение к герою, которое подробно развил в монографии. В основных своих выводах Лазаревский солидарен с Сольвьевым и Костомаровым. Об этом он пишет сам. По его мнению Полуботок отстаивал прежний уклад жизни на Украине не в интересах народа – будучи честолюбцем, нацеленным на гетманство, он защищал лишь то, что было полезно для его укрепления и продвижения. Он прекрасно понимал, что старшина наживается за счет народа, и что интересы народа и старшины противостоят друг другу. И если бы Полуботок вздумал отстаивать права народа, защищать его интересы, то он вынужден был бы оказаться в противоборстве с самим собою.
Полуботок был возведен на пьедестал героя автором «Истории руссов». Историки Бантыш-Каменский и Маркевич поверили ему и без малейшей критики заимствовали рассказы из «Истории руссов». Это было возможно и допустимо тогда, когда общество довольствовалось историей героев и совершенно не интересовалось подлинной историей народа. Теперь же, когда исследования внутренней истории гетманщины продвинулись далеко вперед, по мнению Лазаревского, можно сказать, что «Полуботок, если и был героем, то героем одного только «шляхетства», к которому, по всей видимости, принадлежал и сам автор «Истории руссов». Народным героем Полуботок не был и не мог им быть».
Монография Александра Лазаревского не исчерпала изучения событий, связанных с делом Полуботка и его товарищей. Московские и Ленинградские архивы до сих пор остаются практически не изученными. Несмотря на это и по сей день о Полуботке не написано ни одного нового исследования. Те компиляции, что изредка появляются, лишь повторяют давно известное и не содержат свежих фактов, не радуют новыми трактовками а лишь используют преимущественно материалы монографии Александра Лазаревского, его суждения. Одна из таких публикаций принадлежит перу покойного Якова Шульгина. Вторая – также покойному Вадиму Модзалевскому. В основе обеих работ все те же находки Лазаревского. Шульгин считает Павла Полуботка «личностью закрытою» в украинской жизни конца XVII, начала XVIII столетий, выдающимся правителем, вышедшим из казацкой старшины. Был он, по мнению Шульгина, умным и настойчивым в достижении своих целей. Деятельность его направлена была лишь на собственное обогащение, причем использовались для этого все способы. Позднее все изменилось и нам предоставляется возможность убедиться, что и «у плохих людей иногда могут быть бескорыстные помыслы и дела». Яков Шульгин старается смягчить выводы относительно ареста Полуботка. По его мнению, полковник во времена своего правления не принадлежал к «старшинской партии», (ее еще не существовало, а были только отдельные «несытые люди»). И в челобитных Полуботка не всегда слышится голос «несытой старшины». Напротив, там отстаиваются интересы всего украинского общества, включая и незнатное казачество. То есть, «был или не был способен этот греховный сын своего времени понимать реальные потребности народа и защищать взгляды свои почти вопреки собственным интересам?» – остается не выясненным.
Вадим Модзалевский решительно подчеркивает личную заинтересованность Полуботка в борьбе с президентом Малороссийской Коллегии Вельяминовым. Более правдиво и убедительно рассматривает он его, как борца за свои собственные права, а не за интересы старшины. Главной целью деяний Полуботка было получение гетманской булавы, а отнюдь не забота о народе. «Не только нельзя сказать, будто Полуботок заступался за народ, интересы которого были чужды ему, но нельзя назвать его и выразителем устремлений старшины, потому как она достаточно часто отказывала ему в поддержке».

IV

Краткий историографический обзор дела Полуботка изъявляет два основных взгляда на него самого и на его деятельность. Один представляет полковника Черниговского борцом за общественные интересы, второй, напротив, стремится как можно больше ослабить общественный мотив его жизни, и выдвигает вперед интересы личные, корыстные. Первый взгляд берет свое начало в компиляциях ХVIII века, в «Истории руссов», включая «Истории» Бантыш-Каменского и Маркевича и завершаясь статьей Костомарова «Павел Полуботок».
Исходным моментом для противоположного «внеобщественного» взгляда можно считать Указ от 8 февраля 1725 года. А в исторической литературе – критические статьи Александра Лазаревского по поводу речи Полуботка. Углубляется и укрепляется этот взгляд новыми материалами Сергея Соловьева и силами архивных свидетельств и фактов в монографии все того же Лазаревского, чьи выводы и положения с незначительными отличиями повторяет Вадим Модзалевский.
Разнобой мнений и взглядов объясняется не только использованием разных источников, но прежде всего различными подходами к ним. И основан на, так сказать, общественно-моральном принципе. Кое-кто из исследователей делает Полуботка героем, иные – представляют его человеком вредным в социально-моральном плане.
Чаще всего историки рассматривали дело Полуботка в отрыве от комплекса взаимоотношений того времени, преимущественно относились как к составным частям биографии полковника. Безусловно, жизнь Полуботка – типичного представителя класса старшины конца ХVII, начала ХVIII веков, приобретшего правдами-неправдами колоссальные богатства, – достаточно интересна и поучительна. Однако эпоха, в которой он жил и действовал, изъявляя свою общественную значимость, не может ограничиться рамками только его одной биографии. Время всегда значительней и шире одной жизни, даже самой выдающейся. Потому-то дело Полуботка и его товарищей – не просто отдельный эпизод из совместной биографии, неожиданно возникший и затем, после смерит Полуботка, исчезнувший бесследно, перечеркнутый Указом 8 февраля 1725 года. Это естественный результат социально-экономический отношений 20-х годов восемнадцатого столетия на Украине. Если бы не расширялось наступление российской политики на политико-экономическое устройство гетманщины, то и сопротивления ему столь активного не было бы, не нужно было бы отстаивать и защищать интересы тех классов, которым это наступление угрожало всего более. Так и осталась бы в истории просто типичная фигура одного из представителей класса старшины, и не вынесло бы ее волной на гребень известности, популярности, как то случилось в действительности. Оценивая роль и значение личности Полуботка для Украины, сущность оценки следует искать не в его биографии, но в развитии исторических событий и отношений, которое втянуло в себя и подчинило, по сути, и самого Полуботка, и его окружение, придав Делу гораздо более масштабное звучание, нежели все его личные претензии и классовые интересы.

V

Точкой отсчета в этом деле может служить та экономическая и государственная политика по отношению к Украине, которую стал проводить Петр I после Полтавы. Политика эта вторгалась не только в строй гетманщины, но накладывала отпечаток на весь экономический ход жизни, охватывая интересы всех классов и влияя на них.
Можно выделить два основных фактора, определявших такую политику – это Северная война и измена Мазепы. Первая требовала огромных расходов, вторая – предельной осторожности. Северная война вызвала необходимость переустройства российской армии, создания флота, и все государственное хозяйство было подчинено удовлетворению этих державных потребностей. Изыскание новых средств, новых поступлений в казну стало главным заданием финансовой реформы, ее генеральным направлением в первой четверти восемнадцатого века. Известный труд П.М. Милюкова «Государственное хозяйство России в первой четверти ХVIII века и реформа Петра Великого» содержит огромный материал по данному вопросу.
До подхода шведского войска Карла ХII на Украину, гетманщина не платила никаких налогов в общегосударственную российскую казну. После Полтавы на нее легло новое бремя, ранее неведомое. Это регулярный постой российских войск на территории Малороссии с целью, во-первых, содержания их соответственно общего военного принципа, а во-вторых – для предупреждения новой измены.
Первым из исследователей обратил внимание на огромное значение этого фактора для экономической жизни Украины покойный Иван Джиджора. «Событие это, – пишет он, – было настолько тяжким ударом по финансам гетманщины, что с той поры содержание российских полков и все сопутствующие этому иные обстоятельства, и главное – злоупотребления со стороны российских властей – становится одним из главных пунктов споров на политические темы между верхушкой генеральной старшины и русским царем. Вопрос этот буквально отравлял жизнь гетманского правительства, особенно при Скоропадском, который не раз жаловался: «Война и пребывание на Украине российских войск истощали войсковую казну». Особенно чувствительно это было для местных нужд. Чтобы поддерживать казну, Скоропадский вынужден был облагать народ новыми налогами. Это в свою очередь вызвало недовольство казацкого населения, и создавало определенную почву для демагогической агитации российского правительства против гетмана и старшины.
Кроме постоя российских войск в 1720-х годах на весь украинский народ легло еще одно тяжкое бремя. Это – использование казаков для сооружения Ладожского канала. В гетманских установлениях, подтвержденных и Петром I, не было пункта предусматривавшего бы использование казаков не в военных целях да еще и за пределами Украины. В 1721 году на Ладогу было отправлено до 10 тысяч казаков. В 1722 – столько же. И в 1723 году вновь российское правительство настаивало на отправке пяти тысяч душ, но в тот год, кажется. экспедиция не состоялась.
Путешествия на Ладогу сопровождались изнурительными трудностями, ощущалась нехватка продовольствия, одежды, корма для коней. Казаки вынуждены были существовать на свой счет. На самих канальных работах бедствия усугублялись неблагоприятным климатом, гнилой водой, множеством паразитов. Общая численность погибших при сооружении канала, по мнению Е. Радановой, составляла не менее 30 % от участвовавших».
Кроме строительства канала казаков использовали и на местах по прихоти командиров российских полков, расквартированных на Украине. Например, капитан Кораблин в 1723 году принуждал прислать на городские работы полторы тысячи казаков. Когда же сотник отказался выполнить это распоряжение, капитан велел 28 драгунам «провести экзекуцию». Не менее изнурительными были и заграничные походы за пределы Украины, когда Петр I осуществлял свои планы по расширению государственных границ на территориях персидских провинций. Множество казаков гибло там от лишений, недостатка продовольствия и прочих неудобств. «Возвращаясь из прошлого Терновского похода, – писал в 1723 году Прилукский полковник Галаган, адресуясь войсковой генеральной канцелярии, – потеряли мы у Астраханской крепости 196 человек, 160 больных оставили у станции Курдюковой, и еще 213 немочных. На море утонул 41 человек. Так что пока дошли до места, не досчитались 350 душ. Когда добрались до Царицына, то и там из Донских и слободских сотен оставили многих по причине сильных болезней. Сколько же всего и где именно потеряли мы казаков, о том известий точных нет, потому что сотни шли не все вместе, а только те, что сохраняли способность передвигаться, еле волоча ноги».
Все эти работы и походы не только уничтожали население, но и истощали его экономически. Неоднократно на это указывал гетман Скоропадский, прося у российского правительства облегчение. Незадолго до своей смерти, когда он в последний раз пребывал в Москве в 1722 году, гетман писал в своих «Пунктах», подаваемых царю: «За 13 лет станций и переходов Великороссийских войск Украина обеднела людьми и добром». Вместе со всеми украинцами гетман просил освободить Украину от этих постоев: «Численность казаков и посполитых значительно уменьшилась. Казакам не под силу одновременно нести службу и кормить драгун, к тому же под Царицын и на Ладогу отправлено 20 тысяч душ, а дворы их от драгунского постоя не освобождены».
Далее гетман жаловался на то, что по всей державе за использование подвод платят «прогоны», на Украине же их преимущественно используют бесплатно, изымая насильно. Все те жертвы, что приносила Украина на алтарь российской государственности, вызваны были требованиями и нуждами реформ Петра I и беспрестанной войною. В этом отношении Украина ничем не отличалась от иных частей России, также страдавших от непомерного гнета. Однако, бремя, наложенное на геманщину воспринималось как более тяжкое потому как царское правительство не считалось с независимым устройством Украины, общественные взаимоотношения в которой отличались от российских. И вводимые меры зачастую разрушали и обессиливали целые цепи сложившихся связей и отношений, привнесенные с чужеродной почвы, они воспринимались особенно болезненно и негативно отражались на украинской жизни.
Покойный Джиджора весьма подробно рассматривает торговую политику Петра I относительно Украины. «Гетманщина, – пишет он, – являла собою совершенно особую экономическую территорию, независимую в торговом отношении от Москвы. Украина была тесно связана коммерческими нитями с западными германскими партнерами и отчасти – с Польшею». Петр I по меркантильным соображениям решил втянуть Украину в сферу влияния собственного законодательства, регламентирующего общероссийские торговые обороты. Началось с прямого указа – везти товары в Азов, затем последовал запрет реализовать украинскую коноплю в Риге, надлежало везти ее в Архангельск. Когда Сенат проявил колебания в связи с этими предписаниями, подразумевая оглядку на законные права Украины, Петр I 30 января 1714 года подписал новый указ: «Вы опасаетесь запретить для тамошнего вольного народа, и в том ни малой нет причины. Пошлите в Киевскую губернию указ, дабы накрепко того смотрели, чтобы пеньки, юхти и сала, кроме пристаней наших не возили (как о том можете вразуметь из указа гетману) и никуда не отпускали». Такая принудительная, не вызванная естественными потребностями украинской торговли перемена путей могла отрицательно сказаться на экономике Украины. Торговая политика Петра I в отношении Украины преследовала не только цель выгод для России, но и ослабления торгового состояния Малороссии.
Наиболее решительное наступление российского правительства на экономику и финансы Украины приходится на 1720-е годы, и без сомнения находится в тесной связи с проводимыми реформами по всей России, с учреждением Малороссийской Коллегии и всего нового «коллегиального» принципа правления. П.М. Милюков подчеркивал, что «основание в 1722 году Малороссийской Коллегии было следствием дальнейшего централизованного движения», лежавшего в основе не только всеобщей «коллежской» реформы, которая и вызвала к жизни Малороссийскую Коллегию, но и была обусловлена личным отношением Петра I к Украине после Полтавы.
После выборов гетмана Скоропадского царь в общих чертах подтвердил права Украины, которыми она пользовалась до тех пор на основе статей Хмельницкого. Но их не сводили воедино, как это практиковалось ранее. «Статьи ему, гетману, поданы на утверждение того (то есть, прав), против предыдущего, и будут рассмотрены, как скоро время позволит». Так говорилось в первом пункте царского указа из-под Решетиловки в ответ на просьбы гетмана Скоропадского 17 июля 1709 года. Однако, время не позволило, и Украина «статей Скоропадского» не получила, как получала она их при всех предыдущих гетманах без исключения. Безусловно, это имело не только формальное значение. Отсутствие сформулированных и принятых при избрании Скоропадского статей дало впоследствии возможность Петру трактовать украинские права по-своему и использовать свои трактовки с максимальною выгодою для ведения централистской политики. Мы видели, ка повел он себя в вопросе запрета торговли коноплею на Украине. Другой, не менее яркий пример – во время создания Малороссийской коллегии ссылался на «пункты Богдана Хмельницкого», в которых якобы позволялось недовольным казацкими судами переносить свои дела на рассмотрение московскому воеводе.
Скоропадский осторожно намекал, что, мол, нет такой статьи в «Пунктах» Хмельницкого. Но вопрос этот, единожды лишь затронутый на переговорах, так окончательно решен и не был. В резолюции Петра I значилось, что Коллегия Малороссийская «Пунктам» Хмельницкого не противоречит и потому «ничего нарушения постановленным пунктам от Хмельницкого не имеет».
Столь своенравное обращение Петра I с украинскими правами способствовало проведению повсеместно на Украине его централистской политики. Единственное, что продолжало волновать царя в разрешении малороссийских проблем – это старшинская прослойка. В ее руках сосредотачивалась экономическая мощь края, вообще это была единственная реальная политическая сила, способная как воспринять новые идеи и цели, так и противоборствовать им.

VI

Вышедшая из глубин народных масс старшина в конце ХVII столетия, благодаря сложившимся экономическим и политическим условиям, представляла собой вполне сформировавшийся класс, сцементированный общими интересами и устремлениями. То, что старшина ощущала себя самостоятельной классовой силой в этот период времени, можно увидеть хотя бы на примере свержения гетмана Самойловича по поданному старшиною доносу, в году 1682-ом. Войсковая генеральная верхушка обвиняла гетмана в том, что он «людей старинных, войсковых, заслуженных притесняет немыслимыми способами и слова доброго им не говорит, а других мелких людей, незаслуженных, выдвигает; нет у него для старшины генеральной уважения чести и безопасности. Ежели не будет обращено внимание на жалобу старшины, – говорится в доносе, – то Войско Запорожское терпеть гетмана, как явного недоброхота, более не будет».
Классовое самосознание старшины базировалось на общих интересах связанных с землевладением. А уже отсюда вытекали все прочие её устремления – занимать высшие должности, быть Заслуженными в Войске людьми.
Восстание Богдана Хмельницкого превратило бывших панских подданных в свободных землевладельцев той самой земли, на которой они, жили и которую обрабатывали. Но, кроме того, оставались огромные площади свободных грунтов, владельцем и распорядителем которых выступало Войско Запорожское, то есть, по идее – весь народ, а фактически – гетман, полковники и в очень ограниченной части – сотники. Наряду с распродажею этой земли, самовольными захватами для поселений и обработки, осуществлялась еще и раздача участков немалых в одни руки без всякой компенсации и оплаты. Позволялось строить мельницы на этих участках, основывать хуторы, сёла и тому подобное. Благодаря этому складывалась частная зависимость поселенцев от владельцев земли и возникала новая категория населения – крестьян, находящихся в личной зависимости от новых хозяев. Утверждалось это новое для Украины положение расширяющейся практикой земельных пожалований.
Вольными войсковыми поселениями стали называться те, что при Польше были частными владениями, а после реформ Богдана Хмельницкого, лишившись индивидуальных владельцев, отошли в распоряжение Войска Запорожского. Население считалось свободным, и все общенародные повинности отдавало тем сотням, к которым по месту расположения было приписано... Однако, вскоре труд вольного поселенца стал использоваться как бы в поощрение старшине за радение её и службу в Войске Запорожском. Получила распространение практика раздачи земель в частное владение "за войсковые заслуги". Поначалу практика эта носила характер меры временной, но со временем розданные грунты закреплялись за фамилиями и стали переходить по наследству от одного поколения владельцев к другому. Благодаря этому появились новые крупные частные владения, хозяева которых получали права и на живущих в их землях крестьян.
В соответствии с тем, что награждались сёлами "за воинскую службу" преимущественно представители войсковой верхушки, постепенно владение громадными земельными угодьями сосредотачивалось именно в руках крепнущего класса старшины.
Владение землями и населявшими её людьми выдвинуло в первоочередные два вопроса социального устройства общества. Первый касался непосредственно земли, второй – воли. Противоречие заключалось в том, что владелец села не мог запретить, например, желающему покинуть своё место и уехать в другую область. В этом случае он просто терял труд "посполитого", который и участком земли ему принадлежащим, мог распорядиться по своему собственному усмотрению, невзирая на то, что это могло противостоять интересам или планам его формального руководителя и хозяина. Чтобы избежать подобных столкновений, землевладельцы затевают длительную и упорную борьбу против прав посполитых. Борьба эта объединяет представителей заинтересованных общественных формирований, с одной стороны, что вполне понятно, группируется старшина, класс, экономически заинтересованный в привязывании поселенцев к землям; с другой стороны – непосредственно земледельцы, которые постепенно отделяются от чистого казачества, хотя и имеют с ним много общих черт, отличаясь разве что более скромным своим достатком. С этого времени в гетманских статьях появляется непременное условие – чтобы в казацкие реестры записывали только старых казаков, служивших ранее в войске, и только в случае недостаточного их числа позволялось вносить в списки мещанских и поселянских детей. Таким образом в последней четверти ХVII века четко определялись три класса составляющих население Украины: казаки, посполитые и старшина. Казаки были свободными, владели собственной землёю, и труд их никто не имел права присваивать – этим они отличались от посполитых. Разумеется, встречались и злоупотребления по отношению казаков со стороны старшины, и правовые вопросы о земле и воле поднимались всё чаще и все острее.
Укрепление денежно-товарного хозяйства, охватившее самые разнообразные стороны народной жизни, отражавшееся на социальном бытии населения, привело к концу ХVII века Украину к подлинной гонке за владением грунтами. Сельское хозяйство, земледелие всё более определялось как основная отрасль государственного производства. Оно же являлось стимулом для широкого развития торговли. Расширение торговли в свою очередь вызывало необходимость расширения земельных владений. На удовлетворение этих объективных требований способна была лишь одна социальная группа, экономически состоятельная. Её составляли старшина и монастыри. Именно они скупали преимущественно у казаков и посполитых все пригодные земли, обирая тем самым более зависимые социальные группы. Процессы эти вели к неизбежной концентрации капитала в руках старшины – с одной стороны, и к повсеместному обнищанию широких слоев населения – с другой. Взаимосвязанность и взаимозависимость социально-экономических причин и следствий определенным образом влияли на состояние общества в целом. Своё влияние оказывали и растущее денежное хозяйство, и государственная экономическая политика, и беспрестанные войны второй половины ХVII столетия, и ряд природных бедствий, таких, как саранча, к примеру, засухи, наводнения, голод и т.п. Разумеется, хватало и самоуправства по всей территории, о чем красноречиво свидетельствует историческая литература, а еще более – архивы.
Передача земель посполитыми в чужие руки (продажа или обмен) а не своему же властителю, конечно же, причиняла ущерб социальным связям и стабильности. Это обстоятельство вызывало естественное желание старшины ограничить права посполитых в их распоряжении землёю. За осуществление этих принципов землепользования и развернулась ожесточенная борьба с самого начала ХVII столетия, которая привела к тому, что уже в 1720-х годах местные власти склонились к поддержке взглядов старшины – то есть, стали запрещать посполитым передавать собственные земли кому бы то ни было без разрешения официального хозяина села.
Отныне посполитый, оставляя своего хозяина и переходя на другое место, уже обязан был оставлять и земли свои, и строения на ней, и вою недвижимость в распоряжение сотника или полковника, с собою ему брать разрешалось только движимое имущество. Более того, старшина стала добиваться и прекращения каких бы то ни было переходов вообще. Законных прав для этого по действующим Уложениям не было. Но цели своей старшина добивалась, ограничивала возможности для перемещений посполитых отдельными договорами, пунктами условий. Все предпринимаемые меры складывались в достаточно решительные шаги по надёжному прикреплению крестьян к обрабатываемым ими землям.
Земельные проблемы касались не только "чистых" землеробов, но и казаков, которые тоже были землевладельцами и могли своими грунтами распоряжаться как и прочей частной собственностью. Экономические условия общего упадка принуждали казаков земли свои распродавать, чем и пользовалась активно богатеющая старшина, скупая всё новые и новые земли, постепенно обращая казаков в своих подданных.
Разумеется, подданные, зависимые казаки вынуждены были исполнять определенные повинности для своего властелина. Поначалу повинности эти были не слишком велики и, по замечанию В. А. Барвинского, носили более характер услуг, нежели обязанностей. Однако, уже к концу ХVIII века они окончательно сформировались под диктовку изменяющейся экономической ситуации в натуральные подати, денежный оброк, панщину.
В этих условиях интересы широких слоев крестьянства и землевладельцев всё более противоречили друг другу, вызывали проявления антагонизма, который всё нарастал и с наибольшей отчетливостью проявился во время смут на Украине.
Еще в 1692 году Петрик писал в Запорожье, что Москва пытается всех украинцев превратить в своих холопов. "Не могши добиться этого, она позволила нынешнему гетману (Мазепе, значит) раздать имения старшине, а старшина, поделившись с нашею братиею, подписывала земли себе и детям своим навечно, и только что в плуги нас не впрягают, как хотят, так и крутят, будто рабами своими". Среди народных масс распространялись слухи: "Когда придёт Петрик с Войском Запорожским, мы к нему присоединимся, побьём старшину, арендаторов и сделаем, как раньше -- чтобы все были казацтвом, а панов чтобы не было». Вновь избранный кошевой Гусак писал в ответ на Упоминальную грамоту Мазепе: "Ныне видим, что бедным людям в полках великие претиснения чинятся. Думали мы, что народ наш хрестианский во веки веков не будет в рабстве, а теперь зрим, что бедным людям горше, нежели было при ляхах. Кому и не следует держать подданных, - держат, чтоб дрова возили, печи топили, хлевы чистили. Старшине генеральной нельзя иметь подданных -- так велось за Хмельницкого. Но слышим мы теперь, что даже те, отцы которых подданных не имели, теперь - имеют, и не знают даже, что с ними делать... Не следовало бы таким людям распоряжаться подданными... Как отцы и деды их ели трудовой хлеб, так и они пусть».
Заявление Гусака и восстание Петрика произвели на Мазепу огромное впечатление, как, надо полагать, и на остальную старшину. В сравнениях со временами Хмельницкого подчеркивалась столь же глубокая разница в интересах классов, какая была и при поляках. То есть, прежних владетелей сменили новые, свои. Лозунгом восстаний в конце ХVII века всё чаще становилось требование уничтожения панов и арендаторов. Ширящимися проявлениями народного недовольства не та шутку были перепуганы гетман Мазепа и его старшина. Мазепа в 1692 году писал в Москву, что от предпринятой раздачи имений "происходит меж народом посполитым вопль и пререкания". Совещание гетмана со старшиною вылилось в решение отнять земли у тех, кто не был пригоден к военной службе, "угождая тому, чтобы поспольство пререканий не чинило". Тогда же был разослан гетманский универсал, предписывавший державцам "не обтягчать" сверх нормы своих подданных. Но когда угроза расширения восстаний улеглась, всё снова пошло своим чередом, всё вернулось на круги своя.
Потому что не было и быть не могло перемен в социально-экономических взаимоотношениях между классами, они оставались такими же, как и прежде, каждая социальная группа отстаивала свои интересы. Между народными массами и старшиною обострялся антагонизм. «Начало ХVIII столетия, – пишет В.А. Мякотин, – было временем, когда суды переполнились жалобами крестьян на притеснения со стороны старшины. Посполитым на собственном опыте пришлось убедиться, что суды или не хотят, или не могут помочь им. Защищали они преимущественно интересы содержащего их класса – землевладельцев. При этих условиях вполне понятно, почему народные массы не пошли и не могли пойти за Мазепою, чем и обрекли его авантюру на провал. Точно также позже потерпел крах и Полуботок. И тот и другой опирались и могли опираться только на зажиточные классы, против которых выступали народные массы. Когда Полтавы достигло известие о переходе Мазепы на сторону шведов, в город стали собираться группами крестьяне с околиц, вдохновляемые призывами, что, мол, вот и настало время грабить старшину и всех других богатеев. Эти последние предусмотрительно бежали в иные города»…

VII

После Полтавы Петр I повел решительную борьбу против украинской старшины. Вся малороссийская верхушка была на подозрении Петра I, как «сочувствующая замыслам» Мазепы. Полное недоверие старшине отразилось уже в процедуре выборов нового гетмана, которым, как мы знаем, стал Скоропадский, человек пожилой, бездеятельный, не способный на активные действия и на сколь-нибудь заметную роль в политической жизни. Для надзора за гетманом был приставлен стольник Андрей Измайлов, которому дана была для исполнения специальная инструкция. Вскоре, правда, он был заменен Федором Протасьевым, известным взяточником и словоблудцем, причинившим Украине немало неприятностей постоянными своими доносами в Москву.
Курс великодержавной политики по отношению к Украине очень выразительно очертил киевский воевода Дмитрий Михайлович Голицын в письме канцлеру Головкину: «Для безопасности нашей, – писал воевода, – на Украине прежде всего требуется посеять вражду между полковниками и гетманом. Не следует исполнять всех просьб гетмана, когда он будет ходатайствовать о награждении кого бы то ни было селами, мельницами и чем-нибудь еще. Замешанных в измене и ныне остающихся у власти, следует сменить, назначив на их место таких, кто хоть и незначительную царю, но оказал услугу. И когда народ почувствует, что нет у гетмана столь крепкой власти, как у Мазепы, то, надеюсь, пойдут они с доносами к нам. К тому же, по отношению к доносчикам не следует проявлять строгости: когда двое придут с обманом, а их встретят ласково, то третий и правду принесет. А гетман и старшина будут в страхе пребывать. Я раньше вам уже писал и теперь повторю: необходимо сделать так, чтобы в пограничных городах полковниками были люди несогласные с гетманом; их разногласия будут нам на пользу, с двух сторон все дела будут нам открыты».
Во времена гетмана Скоропадского такая система доносов получила весьма широкое распространение. И неоднократно приходилось жаловаться пожилому гетману: «с самого начала гетманства от злобных и безбожных кляузников, не только светских, но и духовных, житья нет». Злоупотреблений со стороны властей на Украине всегда было достаточно. Но когда во втором и в начале третьего десятилетия ХVIII века хлынул настоящий поток жалоб и всевозможных петиций с пространийшими реестрами обид и злоупотреблений, где зачастую соседствовали обвинения серьезные и пустяшные злословия, стала со всей определенностью прорисовываться заданная система выполнения плана, предложенного киевским воеводою Голицыным. Агитация к подобным действиям со стороны московского правительства проводилась, тому есть документальные подтверждения. Например, канцлер Головкин в 1715 году, ссылаясь на вышедший указ о новом порядке избрания старшины, писал Протасьеву: «Разузнайте и напишите, как эта воля царская будет воспринята на Украине. Прошу всем вбивать в головы, что царское величество делает это исходя исключительно из заботы о них!»
Упомянутый указ 1715 года был первым реальным актом, направленным непосредственно против класса старшины. Еще в 1713 году фельдмаршал Шереметьев требовал уволить четырех полковников бывших на подозрении – Стародубского, Нежинского, Дубенского и Прилукского. Однако канцлер Головкин признал выполнение этого требования невозможным, считая, что акция эта будет и «непристойною и небезопасною». Да и людей, подходящих для замены, сразу четверых не было. Уже через два года, 22 января 1715 года, на основании донесений Протасьева, был издан Указ, устанавливающий на Украине новый порядок замещений полковников и старшины сотенной. На каждую свободную должность, вакантное место, советом полковой и сотенной старшины следовало избрать два-три кандидата и представить их на утверждение гетману, который уже сам на должность одного из них и определял. Новоназначеный принимал присягу в присутствии Протасьева. Основанием для этого указа послужили донесения, в которых сообщалось, что старшина сама «по своим страстям» тайно выбирает гетмана, что среди старшины много получивших должности за взятки, недостойных занимать их, много и таких, что поборами и взятками притесняют казаков и посполитых нещадно. Подобные злоупотребления указом на будущее запрещались. Однако, ясно было, что для исполнения указа прежде всего надо всех подозреваемых в причастности к измене из старшины удалить, а на освободившиеся места назначить новых, из выбранных, согласно указу кандидатов.
Справедливо подметил В.А. Мякотин, когда писал, что «этот новый порядок, в действительности касаемый назначений полковой старшины и сотников, мог только способствовать процессу отдаления старшины от казацких масс, что и так протекал достаточно бурно. Но никоим образом он не мог искоренить злоупотреблений». Тем не менее указ стал действовать, на его основании происходили новые назначения, менялись старшины, изменения вносили разлад в старшинскую среду. Глядяцким протопопом был назначен Федор Лисовский, говоривший о себе, что он «не единого протопопства ради сюда поставлен, но заради всех управлений, наблюдения и преследования измены». Спустя некоторое время, он сбросил рясу и был утвержден царем на должность Новгород-северского сотника. И в этом качестве допускал такие злоупотребления, что удивлялись даже видавшие виды казаки. И гетман ничего не мог с ним поделать, потому что ни судить его, ни даже сменить нельзя было без царского позволения. Среди украинской старшины после 1715 года стали появляться и чужаки. По окончании Прутского похода объявились первые сербы и валахи. Держались они в правлении вполне независимо, от влияния старшины и даже гетмана отгораживаясь самостоятельностью. Сотник Иркаевский Требинский, к примеру, так говорил Гадяцкому сотнику Пырятинскому: «Нас сюда прислали посторожить вас, чтобы вы, миленькие, снова не изменили». Зять гетмана Иван Черныш был уволен с должности полковника Гадяцкого и назначен без ведома гетмана на место генерального судьи. Его полковничье место занял сербский выходец Михаил Милорадович, поставленный в должность тоже помимо воли гетмана самим царем. Это вызвало столкновение между Чернышом и Милорадовичем, начался целый процесс из-за маетностей полковничьих. При этом ясно было, что гетман недоволен назначением Милорадовича через его голову, должность полковника требовала определенных навыков, знания тонкостей местной Гадяцкой жизни, которых Милорадович был лишен, не знал он и войсковых украинских порядков.
Новый Гадяцкий полковник и на другие должности в полку старался привлечь чужеземцев, заменяя местных старшин, хозяйничал сам, по своему разумению, не считаясь с мнениями генеральных. Главной своей целью он поставил личное обогащение, и для достижения ее не гнушался никакими средствами. Казаки жаловались, что он использует их, как подданных, гоняет на работы, селяне жаловались на непомерную тяжесть податей, а полчане – так и вообще обвиняли его в постоянных и чрезмерных взятках.
Назначения чужестранцев на ответственные посты помимо воли гетмана, не могло не вносить разлад в действия украинской администрации, в класс состоятельных старшин. Появление новых инородных элементов, никак не связанных с прежними традициями, интересами, симпатиями, основанными государственным укладом, способствовало проведению той политики, которую предлагал Голицын. Приезжие полковники видели в Украине прежде всего новые территории для своего обогащения, ниву не для возделывания, но лишь для снятия урожая. Пример Милорадовича красноречиво показывает, как новые администраторы – не украинцы усваивали прежде всего негативные стороны украинского своеобразия жизни. И они, конечно же, не могли искоренить те злоупотребления против народа, казаков, посполитых, за которые во всех своих указах распекал украинскую администрацию Петр I. Гетману они не хотели подчиняться, и он, будучи в Москве в 1718 году просил царя, «чтобы иноземцев и чужих людей на Украину не присылали и этим вольностей украинских не нарушали, а позволили бы выбирать старшину согласно давних обычаев из украинского народа свободными голосами. А кто будет избран, тех, по уведомлению царского двора, и ставить». Прошение это осталось без ответа, как и следовало ожидать, потому что оно в корне противоречило российской политике. Тот же Протасьев получил в 1718 году от государственного подканцлера секретный указ, в котором поручалось ему дознаваться, кто из украинской старшины и казаков доброжелательно настроен по отношению к царю и правительству, кто достоин быть отмеченным, про тех и информировать Москву. Протасьев и выполнил этот указ в 1720 году, когда на Украине свободными оказались места генеральных старшин и полковников.
Когда гетман еще в 1719 году просил разрешения на выборы полковников в Стародубском и Переяславском полках, где вакантными оказывались места, ответ приходил трафаретный: «Определение учинится вскоре». И надлежало послушно ждать определения… Таким образом централизация административного управления все больше и больше охватывала старшину, брала ее под присмотр и контроль. Экономически достаточно сильные, украинские старшины чувствовали свою слабость перед Петром I, за спиной которого стояла гигантская держава с могучей армией. Разлад, вносимый российским правительством в состав украинской администрации, еще более обессиливал ее и препятствовал объединению. Потому, несмотря на оппозиционные настроения, старшина ничего не могла предпринять, ощущая себя опустошенной и обескровленной. Обращения гетмана к российскому правительству с постоянными просьбами об облегчении участи украинского народа пользы никакой не приносили. Всеобщая централистская политика проводилась на Украине и дальше.
Именно в это время созревает мысль о возвращении Павла Полуботка. «Теперешний гетман, – говорили, – слишком смирный, не может за Украину постоять, кто не нападет – все дерут. Вот если б дождаться, чтобы стал гетманом полковник Черниговский… Не так давно за Украину крепко он стоял, не давал москалям разорять ее. Вон, в его полку, без его позволения москали ничего взять не смеют…»
27 июня 1715 года в Сосницах Черниговского полка праздновали день Полтавской победы. Был на празднике и слуга Павла Полуботка Федор Стычинский. На молебен он демонстративно не пошел, а в ответ на вопросы, почему, мол, не был в церкви, отвечал: «За что вы бога благодарите? Что празднуете?» – Ему растолковывали люди: – За то, что царь шведов побил и проклятого Иуду Мазепу. – Не Мазепа проклятый Иуда, – возражал тогда Стычинский, – а теперешний гетман, потому что не защищает украинскую землю от маскальского разорения… Вот будет наш полковник гетманом, не так постоит он за родную землю. Не станут уж москали Украину грабить. Вся Украина ждет, когда наш полковник станет гетманом, и нам, его слугам, почестей больше отдаст, нежели теперешнему гетману».
Говорливого слугу били кнутами и сослали в Сибирь. Но тем не менее подобные разговоры слышались и впредь. Этот факт свидетельствует не только о настроениях в определенных общественных кругах, но и убеждает в том, что именно на Полуботка возлагала старшина свои чаяния и надежды. Если вспомнить, что кандидатура его широко поддерживалась еще в 1709 году во время выборов Скоропадского, и была отторгнута принудительно, то станет вполне ясно, что старшина связывала с именем Полуботка давние и выношенные планы активных действий по противостоянию Москве. Кто знает, может быть, действительно, если бы получил Полуботок власть в то время, то обстановка складывалась бы по-другому, нежели при Скоропадском. В любом случае, те надежды, что возлагались на него его классом, конечно же, ко многому обязывали, не говоря уже о том, что и сам он не мог не видеть, сколь его личные качества превосходят характеристики мягкого, нерешительного старого Скоропадского.

VIII

Процесс наступательной централизации, начатый в отношении Украины российским правительством после измены Мазепы, завершила Малороссийская Коллегия. Вводя коллегию для управления Украиной в 1722 году, Петр I обосновывал это четырьмя причинами. Прежде всего – это жалобы на генеральный суд и старшину за беспорядки, взяточничество, неправедное ведение дел. Во-вторых – нарекания на поборы со стороны полковников, на ущемления полчан, как казаков, так и посполитых, на принуждение их переходить в подданство (об этом свидетельствовали жалобы Стародубских и Переяславских казаков). В-третьих – взымание двух рублей со штофа водки, при этом никто не знал, сколько тратится собранных денег и на что. И последней, четвертой, причиною следует считать полную неразбериху в генеральной войсковой канцелярии. Как раз на это внимание было обращено еще раньше, соответствующий указ был издан 17 ноября 1720 года. Теперь об этом напоминалось снова, и основанием выдвигались соответствующие «Пункты» Богдана Хмельницкого. Например такие: кого не удовлетворяет казацкий суд, тот может искать защиты у воевод, для чего и назначаем был судья, который призван решать таковые дела без промедления и тяжбы; украинцам дозволено было самим выбирать сборщиков податей денежных и хлебных, а те уже передавали бы собранное в казну царскую. До сих пор это все было законным, но забытым с течением времени. И вот теперь, чтобы возобновить данные уложения, чтобы защитить украинцев и вводилась Малороссийская Коллегия, призванная уничтожить несправедливые оброки и незаконные суды.
Состояла коллегия из Президента – им был прислан Степан Вельяминов, – и шести офицеров из расквартированных на Украине полков. Все эти офицеры были великороссами. Поэтому гетман и вся старшина чувствовали себя будто бы под постоянным присмотром российских контролеров. Своим существованием коллегия затрагивала болезненные струны основ автономного устройства жизни Украины, потому что устанавливалась параллельно с высшей властью гетмана. И понятно почему введение коллегии вызывало обеспокоенность старшины, почему гетман направлял царю челобитные, которые, впрочем, уже ничего не могли изменить в установлении новых форм правления. Новая административная единица как бы заменяла институт воевод российских, становилась как бы коллегиальным воеводою. 16 мая царь подписал указ об учреждении коллегии к которому присовокупил еще специальную инструкцию бригадиру Вельяминову. Коллегия основывается, – можно прочесть в этом указе, – «для того, чтобы украинский народ впредь никем – ни судами не праведными, ни поборами старшины не угнетался».
Общая инструкция о Коллегии Малороссийской базировалась на проводимой всегосударственной реформе Петра I, вводившего коллежское правление во все сферы жизни, но в то же время она якобы подразумевала возврат к «Пунктам» Богдана Хмельницкого, и в ней перечислены были соответствующие положения того гетманского уложения. К обязанностям коллегии отходило принятие жалоб от недовольных судами и незамедлительное решение спорных вопросов, взымание податей, предусмотренных «Пунктами» Богдана Хмельницкого, наблюдение за тем, чтобы украинские урядники и старосты честно и справедливо их производили и передавали их по назначению, и надзор за тем, чтобы генеральные старшины и полковники не обременяли казаков и посполитых принудительными работами, чтобы соблюдались правила о постое. Все, что не было учтено Указом и Инструкцией коллегия могла испрашивать от Сената в целях «охранения малороссийского народа».
Все свои действия и распоряжения коллегия должна была осуществлять при непосредственном участии совета старшины и гетмана, но это предписание оставалось постоянно как бы в стороне, предоставляя коллегии право действовать и совершенно самостоятельно. Вообще, Инструкция о Коллегии Малороссийской, как впрочем и все указы Петра I того времени, составлена была столь туманно и неопределенно, что Президент коллегии имел возможность вмешиваться абсолютно во все стороны жизни Украины – в суды, финансы, администрацию. Деятельность коллегии постоянно пересекалась с властью старшины и самого гетмана, а разделение и распределение функций отдавалось как бы самому течению жизни, опыту взаимоотношений. На чьей стороне оказывалась сила – на стороне Малороссийской Коллегии или же в руках гетмана с штабом генеральной старшины – те и получали преимущественное влияние на жизнь Украины. Именно здесь и возникал очаг противостояния, затяжной борьбы. В этой же точке родилось и произросло так называемое «дело Полуботка». Причем не как эпизод из его собственной биографии, но как своеобразное и важное явление общественного движения украинцев за автономию.

IX

Вскоре после Указа о введении Малороссийской Коллегии, 3 июля 1722 года, гетман Иван Скоропадский скончался. Президент коллегии Вельяминов на Украину приехал уже после смерит гетмана, 21 июля. Именно с этого дня и начала свою деятельность Малороссийская Коллегия.
Тот факт, что начало деятельности новой административной структуры приходится как раз на период между гетманства, когда на Украине фактически не было высшей власти, за которой стояли определенные традиции и уклад жизни, имел немалое значение в развитии событий в начале 1720-х годов. Сложившаяся ситуация позволила коллегии сразу же вмешиваться в ту сферу отношений, которая до сих пор принадлежала исключительно гетманской власти.
Никогда еще, со времен Богдана Хмельницкого Украина не оставалась без гетмана. Когда кто-то умирал, или, когда кого-то ниспровергали, тут же поднимался вопрос о выборе нового гетмана. Если дело о выборе по каким-то причинам затягивалось, назначался наказной гетман. В подобной роли, в частности, пребывал Сомко после перехода Юрия Хмельницкого к Польше, или Демьян Многогрешный, – когда Дорошенко покинул Левобережную Украину.
После смерти Ивана Скоропадского, присутствовавшая на похоронах его генеральная старшина и полковники, обратились к населению с универсалом, в котором просили сохранять спокойствие, выполнять свои обязанности подданных по отношению к руководству, и обещали в ближайшее время обратиться к царю за разрешением выборов нового гетмана. Через несколько дней это и было сделано. А чтобы «Малая Россия в беспорядочном состоянии не найдовалася» старшина уговорила Павла Полуботка взять до выхода царского указа управление краем на себя. Основанием для этого было то обстоятельство, что сам гетман Скоропадский, выезжая незадолго до кончины своей в Москву, оставил за себя именно Полуботка. Но на обращение старшины в начале августа 1722 года последовал из Сената царский указ, который генеральной канцелярией был разослан во все полки: «До следующего избрания гетмана всей Малой России, на месте гетманском быть и управлять по праву украинского народа старому полковнику Черниговскому сообща со старшиною генеральной. Во всех делах, советах и посылках в Малой России универсалов непременно сноситься с бригадиром Вельяминовым, что уже прибыл в Глухов».
Полуботок не был назначен наказным гетманом. И это был шаг назад в устоявшихся укладах жизни Украины. Вместо должности наказного гетмана была определена вновь коллегиальная единица во главе с полковником Черниговским – Генеральная Войсковая канцелярия. Потому-то и стал добиваться Полуботок статуса наказного гетмана до избрания гетмана настоящего, – что это бы давало ему независимость и самостоятельность положения (ведь и канцелярия, как административная единица, была зависимой, подчиненной Коллегии Малороссийской). На этой почве и возникли противоречия и стычки, приобретшие принципиальное значение. Полуботок вынужден был отстаивать свою независимость, ибо возглавляемая им генеральная канцелярия никак не могла, хоть и придумана была для этого, заменить собой персону наказного гетмана.
Когда Малороссийская Коллегия приступила к рассматриванию прошений и жалоб в обход судов, Полуботок решительно воспротивился этому и поставил условие, чтобы все обращения и жалобы направлялись, прежде всего, к нему, на его имя. Однако коллегия стала направлять документы и указы в генеральную канцелярию, как в учреждение, ей подчиненное. Тогда Полуботок добился, чтобы Сенат запретил это и велел писать не Указы, а промемории. Таким образом зависимость, подчиненность вроде бы снималась. Но Вельяминов в свою очередь требовал и в дальнейшем все бумаги, приходящие в канцелярию, непременно передавать и ему, в Коллегию Малороссийскую. В этом вопросе Полуботок отстоял право передавать в коллегию лишь наиболее значительные документы. А Сенат вообще запретил бригадиру присылать свои указы без подтверждения Полуботком и генеральной канцелярией. Это были хоть малые и временные, но весьма заметные и существенные шаги в деле отстаивания самостоятельности автономного правления Украины. Долговременными они не стали, потому что действия Петра I были гораздо более решительными, нежели Сената. Указом от 16 апреля 1723 года, явившимся дополнением к Инструкции Вельяминову, запрещалось Полуботку и генеральной канцелярии рассылать универсалы и указы по наиболее важным вопросам без подписи Малороссийской Коллегии. Только те бумаги, что не касались «генерального определения» а также некоторых «партыкулярных» украинских дел, могли проходить без указанной подписи коллегии. Таким образом генеральная канцелярия опять становилась зависимой от президента Вельяминова. Но и эта неудача Павла Полуботка не меняет сути и стратегии его борьбы.
Надо полагать, что полковник Черниговский хотел быть гетманом. Возможно даже, что в стремлении его к булаве, главенствовали мотивы личные. Но все это не может принизить значения принципиальных вопросов в его выступлениях за право украинского общества выбирать себе гетмана. Ведь именно выборная власть была на Украине главенствующим признаком ее самостоятельного политического устройства, и упразднение ее, как это и показали дальнейшие события, оборачивалось упразднением всего общественного строя. В Астрахань, где в то время пребывал царь, сразу же после смерти Скоропадского, выехали двое значных войсковых товарищей с прошением разрешить выборы нового гетмана. Петр I пообещал решить этот вопрос положительно сразу же после возвращения из похода. Но обещания своего, вернувшись, выполнять не спешил. Полуботок несколько раз напоминал об этом, но безрезультатно. В мае 1723 года старшина обратилась за помощью к императрице Екатерине. В ответ на сие обещание уже в июне вышел указ, которым запрещалось «в сем деле докучать», потому как, дескать, все гетманы были предателями и государство Российское от этого немало претерпевало. И выбрать потому следует человека надежного, известного, а пока таковой будет выбран, следует подождать. Отсюда следовал вывод – Павел Полуботок роли гетмана не соответствует, считается «неблагонадежным». Обер-прокурор Скорняков-Писарев писал: «От Полуботка настоящему правлению я не надеюсь быть, ибо он совести худой». Далее в указе значилось, что задержек в делах из-за выборов гетмана не должно быть и не будет – назначено, мол, правительство, и дана ему инструкция, «дабы пользу тому краю чинить».
Категорический этот указ должен был положить конец просьбам о выборах гетмана, тем более что уже вскоре сам Полуботок и представители генеральной старшины были вызваны в Петербург. Тем не менее, на Украине борьба за свои права не прекращалась. Полуботок послал Данилу Апостолу копию ответной грамоты на прошение о дозволении выборов гетмана и написал ему о намерении генеральной старшины подать царю новую челобитную через выборных от всех полков. Надо полагать, что именно в этой связи и появились новые челобитные, составленные и подписанные на речке Коломаке стоявшими там казацкими войсками, – челобитные эти были направлены в Петербург. В одной из них речь шла о выборах нового гетмана. «Ибо, – говорилось в ней, – без гетмана в Малороссии государственные дела и войсковые и всякие порядки в належном не могут быть правлении, и вся Малая Россия, не имеючи гетмана, в особливой темноте пребывает». Прошение это, привезенное в столицу еще более усугубило положение Павла Полуботка, и реальных результатов не дало. Выборы гетмана разрешены не были. Всю эту борьбу, отстаивание генеральной старшиною прав на избрание гетмана нельзя свети лишь к мотивам личным, честолюбивым, тем более что и Полуботок сам не мог не знать, как враждебно к его кандидатуре относится российское правительство, а потому и особых надежд стать гетманом питать он не мог. Это была борьба принципиальных позиций автономизма с тем централизмом, проводником и выразителем которого на Украине стала Малороссийская Коллегия.
Значительное место в требованиях Полуботка отводилось также независимости от коллегии судов. Относительно судов в инструкции Вельяминову было сказано весьма много, но такими туманными и обтекаемыми фразами, что их можно было понять и так, будто коллегия занимала в судебном процессе особое положение и могла рассматривать заявления и жалобы, минуя суды. Полуботок же отстаивал иной взгляд – что коллегия – это инстанция апелляционная, которая может принимать апелляции по решениям полковых судов и суда генерального, но никак не вмешиваться в сам судебный процесс.
Недостатков у украинских судов было предостаточно. Их реформа была крайне необходимой. Это признавал и сам Полуботок. Он предпринимал со своей стороны определенные шаги по улучшению работы судов, особенно суда генерального, в котором ввел должность асессоров. В последовавших позднее обвинениях приписывалось ему и создание якобы каких-то новых судов. Незначительные изменения, им вводимые разумеется, Полуботка не удовлетворяли, он постоянно ощущал угрозу, висящую над ними со стороны Малороссийской Коллегии. И в том прошении, что он лично повез в Петербург, речь шла о «нерушимом сохранении судов, прав и вольностей казацких, утвержденных грамотами царя Алексея Михайловича и гетманом Богданом Хмельницким, конформированных самим Петром I при постановке на гетманство Ивана Скоропадского». Более того, в челобитной, которая была при нем со всеми старшинскими подписями (как свидетельствует указ от 8 февраля 1725 года) Павел Полуботок просил, «чтобы вместо Коллегии Малороссийской был восстановлен генеральный суд о семи персонах». Он лишь тогда бы мог почувствовать себя спокойным, когда суд целиком оставался бы украинским. Это страшно возмутило Петра I, как посягательство на проводимую им в отношении Украины политику. Он негативно относился к малороссийскому гетманскому укладу, а Павел Полуботок осмеливался не только защищать его, но и отстаивать.
Затяжную и очень острую борьбу между Коллегией Малороссийской и Павлом Полуботком вызвали поборы, то есть различные налоги и подати, собираемые с народа Украины. Бесспорно, не последнее место тут занимали и классовые пристрастия старшины, к которой по происхождению, по роду деятельности и, наконец, по условиям своей жизни принадлежал сам Павел Полуботок и генеральная старшина плечом к плечу с ним работавшая в генеральной канцелярии. Один из соратников Полуботка Жураковский писал по поводу упразднения Петром традиционных сборов: «Когда государь отменил сборы с простого тутошнего народа, большинство которого составляют посполитые, то тем лучше пусть он явит таковую милость малороссийской старшине и заслуженным старым казакам, которые от дедов и отцов верно служили ему». Указом от 16 апреля 1723 года предусматривалось, что некоторые подати, в частности, на содержание гетмана, полковников, сотников и других старшин, собиравшиеся с убогих казаков и посполитых, остаются, а войсковые товарищи, старшина, монастыри, землевладетельное духовенство от таковых освобождается. Конечно же, старшина от своих льгот отказываться не хотела, она защищала свои права и привилегии. Однако, нам это обстоятельство не дает права закрывать глаза на принципиальную сторону этого дела, хотя в данном случае ее трудно выделить и определить.
Основанием для всех сборов признавались «Пункты» Богдана Хмельницкого. В них действительно говорилось про денежные и хлебные доходы, которые надлежало собирать «в казну государеву». На деле же они туда никогда не шли. И Петр I не без оснований мог писать в своем Манифесте Карлу ХII, что «ни же пенезя в казну свою от всего малороссийского народа никогда не брали и не требовали». Под влиянием военных нужд украинские подати во время гетманства Скоропадского стали все больше и больше привлекать внимание российского правительства. В его секретных пунктах Измайлову, приставленному к персоне гетмана, указывалось: «тайным обычаем разведывать, сколько прибылей собирается для гетмана, генеральной старшины, духовенства и других урядников, сколько собиралось при Мазепе, и сколько имеют они теперь, при Скоропадском». Можно думать, что тогда этого выяснить не удалось, потому что в 1720-е году Малороссийская Коллегия начала свою деятельность на Украине тоже именно с выяснения характера и количества сборов.
Сборы всевозможных податей занимают едва ли не главенствующее место в работе коллегии, что объяснимо потому, как и само возникновение коллегии соотносилось с целями экономический и финансовой реформы в России. Коллегия не ставила перед собой цели облегчения жизни украинского населения. Наоборот, она изыскивала новые способы изъятия доходов для казны. По подробным ведомостям Малороссийской Коллегии, которые были поданы в Верховный тайный Совет в 1724 году, видно, «что после новых сборов, которые прежде сего не сбирывались, было 42 366 рублей». И Бантыш-Каменский указывает на значительный прирост поступающих в казну сумм с вступлением Малороссийской Коллегии в дело. По данным этого историка в 1722 году деньгами собрано было только 45 тысяч рублей и не более 12 тысяч четвертей муки, а в 1724 году сборы заметно выросли, и составили 140 тысяч рублей и 40 тысяч четвертей муки. Таким образом, об облегчении народной доли говорить не приходится, иначе это бы противоречило приводимым фактам. В инструкции Вельяминову основанием для проведения сборов также признавались «Пункты» Богдана Хмельницкого. Осуществлять изъятие податей предписывалось урядникам и войтам украинского народа, а передавать они все собранное должны были в Коллегию Малороссийскую, призванную лишь наблюдать за проведением сборов, «чтобы не чинилось каких злоупотреблений и обид».
Прежде всего, следует выяснить, какие подати существовали во времена Богдана Хмельницкого. Генеральная канцелярия на этот счет никакой информации не имела, ее приходилось разыскивать. Старики говорили, что при Хмельницком никаких налогов в государственную казну не платили, все шли на Войско и гетмана, а позже поступали целиком в распоряжение гетманской власти. О сохранении такого старого распорядка и хлопотал Полуботок.
Вельяминов же придерживался противоположного взгляда. С введением коллегии он фактически брал на себя все управление финансами Украины, сам устанавливал новые статьи податей, не допускал даже законных трат, отдавал право сбора на откуп и тому подобное. Достаточно просмотреть его «Пункты», поданные царю 31 марта 1723 года и его промеморию от 3 июня того же года, направленную в Генеральную войсковую канцелярию, чтобы убедиться, как распоряжение украинскими финансами перешло из рук гетмана в ведение Малороссийской коллегии. Когда Павел Полуботок обращался в Сенат с жалобою на то, коллегия не дает денег из войсковых сумм на содержание артиллерии, музыкантов и канцелярии, то тем самым он затрагивал очень важный вопрос об управлении финансами вообще. Гетман, или Генеральная канцелярия заменявшая тогда его, не имела права распоряжаться поступлениями от сборов. И фактически это означало уничтожение автономного устройства Украины.
Таким образом, борьба Павла Полуботка и генеральной старшины против Малороссийской Коллегии носила не узко классовый, а так сказать государственно-классовый характер. Интересы старшины, представляющей господствующий класс, временами совпадали с общественными гражданскими интересами украинского общества в широком понимании этого слова. На протяжении более полустолетия именно старшина оберегала казацкий строй Украины, связывая с ним и свое материальное благополучие. Вполне понятно, что теперь, когда этому положению грозила опасность, старшина стала на его защиту. Борьба с Малороссийской Коллегией была борьбой за власть. Но силы противоборствующих сторон уже трудно сравнивать. Перевес был явно на стороне Малороссийской Коллегии, потому что за нею стояло российское правительство. Старшина, вполне понятно, поддерживала Полуботка, но главным образом, морально, приезжала, хотя и не слишком большими группами, на совещания, подписывала обращения, челобитные, прошения, которые Полуботок отсылал в Петербург. Но для серьезной политической борьбы такая разобщенная, неоднородная, слабая, инертная и фактически бессильная старшина была непригодна. Думается, что именно это и выяснил для себя, прежде всего Румянцев, когда был послан на Украину по следственному делу о Павле Полуботке. Никаких новых обвинений он не прибавил своим расследованием, но понял многое.

X

Старшина в выступлениях Полуботка уже не представляла реальной ощутимой силы, потому что против нее стояли громадные народные массы. И это обстоятельство умело использовало российское правительство.
Противоположность интересов старшины с одной стороны, и казаков, поспольства, широких слоев малоимущего населения – с другой, определилась уже давно, но в конце ХVII и главным образом в начале ХVIII века она стала отчетливо проявляться во всех крупных жизненных процессах. Как только на смену войнам приходил мир, селяне поднимали бунты против притеснявших их господарей против порабощения крупными землевладельцами. Такая же ситуация складывалась и после смерти Скоропадского, во времена введения Малороссийской Коллегии. Первый универсал Павла Полуботка и генеральной старшины содержал в себе призыв к населению сохранять спокойствие. Новые правители Украины получали огромное количество жалоб от владетельных хозяев на противозаконные действия черни.
«Поданные наши, – писалось в одном из таких посланий, – сорок лет находившиеся в подчинении, неизвестно, или из-за подстрекательства или сами по себе в развращение пришли и не желают более своего послушания оказывать… И влиять на них, чтобы как-то изменить, нет никакой возможности, потому что они заявляют: теперь нас никто судить не имеет права, и господина своего мы не боимся. Мы стараемся с ними обходиться осторожно, ибо страшно, – как бы при жизни своей здоровьем не пострадать…» В инструкции Вельяминову содержался наказ следить за тем, чтобы старшина не отягощала казаков и посполитых работами и другими трудностями. Даже если никто не будет жаловаться, то бригадир обязан, посоветовавшись с гетманом, нарушения «пристойным образом отвращать и поспольству в том помогать по истине». Как справедливо заметила Александра Ефименко, это был чисто политический ход; как раз в то время в России ничего не делалось для облегчения участи крестьян, а проводимая первая ревизия подушная, создала условия для окончательного и надежного закрепощения населения. Предполагать, что российское правительство вообще и бригадир Вельяминов в частности имели особую склонность к украинскому селянству и на самом деле собирались принести ему облегчения, никаких оснований нет. Забота, проявляемая о наименее имущих, посполитых, позволяла российскому правительству вторгаться во внутренние отношения на Украине, обессиливать старшину, постоянно настраивая против нее «угнетенные классы». По повелению Петра I Малороссийская Коллегия с самого начала свой деятельности разослала по всем полкам указ с призывом направлять жалобы о злоупотреблениях старшины и господ именно в коллегию, цель которой как раз мол и состоит в том, чтобы защищать бедных от богатых и вообще простой народ от притеснений властей. Обращение это вызвало среди населения заметное воодушевление, которое Вельяминов старался раздуть еще более. Полуботок и старшина на следствии показывали: «Он – Вельяминов – разослал своих офицеров, которые вдалбливали народу, чтобы казаки и посполитые не боялись больше своих господ и старшины, что есть уже кому за них заступиться. А мы все знаем, что наш народ всегда готов подняться против панов».
Предупреждая возможные выступления, Полуботок и старшина разослали свой универсал, содержащий угрозы бунтарям. То, что этот универсал был разослан без согласования с Вельяминовым, в последствии усугубляло обвинения старшины.
Та же самая политика разъединения и обострения отношений проводилась российским правительством и по адресу казаков и старшины. Наименее состоятельная часть казачества, как мы уже показывали, не могла на себе нести тяжести воинской службы и материально разрушалась, постепенно переходя в поспольство, обращаясь в зависимость от господина, которому чаще всего продавалась земля. Общее количество казаков, таким образом постоянно уменьшалось. Между тем, благодаря войнам, потребности в казаках возрастали. Когда же начались походы в Персию и строительство Ладожского канала, необходимость в казаках выросла еще значительнее. Вот тогда-то сам собою и всплыл вопрос о тех казаках, которые перешли в поспольство. В 1723 году Петром I был дан указ о ревизии. Среди прочих целей подразумевалось и возвратить в казачество тех, кто был насильно или обманом со стороны хозяев имений перетянут в земледельцы. Агитация, проводимая среди посполитых, влияла, разумеется, и на казаков, на их состав и численность. Целая волна дел об отыскании давних принадлежностей к казачеству поднялась в результате. Разыскивали свидетельства те, кто когда-то сам был или отец, или дед-прадед были казаками. И этим умело пользовался Вельяминов. Обвиняя старшину в том, что она была главной причиной насильного обращения казаков в поспольство, он поручал расследования по этим делам не украинцам, а российским офицерам. Это имело огромное значение, потому что приучало казаков к мысли, что на российских офицеров надо смотреть как на защитников против притеснений со стороны старшины, стоящей у власти.
Так готовилась почва для замен в управлении, когда на место украинцев ставились русские. «Разыскания тех офицеров, – писал Вальяминов, – показали, что деды, отцы и родичи подателей прошений, а кое-кто и сам, службу казацкую проходили и в походах бывали, а старшина многих из них в подданство свое взяла по принуждению». Такое целенаправленное проведение одной линии со стороны российского правительства углубляло пропасть между народными массами и старшиной, между казаками, сельчанами и сотниками, полковниками, панами генеральными. Низшие сословия не могли поддерживать старшину в ее политической борьбе, потому что, прежде всего, видели в ней своего классового врага. Не могли они поддерживать и тот автономный строй Украины, который существовал еще в те годы, потому что создавала его и всячески поддерживала все та же заинтересованная старшина. А потому понятно равнодушие, с которым воспринималась народными массами ожесточенная политическая борьба на Украине в 20-х годах ХVIII столетия. Достаточно часто, не отдавая себе в том отчет, украинцы и сами помогали российскому правительству проводить централистскую политику. Разумеется, они и не подозревали, что эта политика со временем поставит народные массы в условия еще более тяжелые, нежели это было при властвовании старшины.
Подобные настроения умело использовала российская администрация при назначении российских офицеров на должности полковников, заменяя на этих местах украинцев. Уже в 1722 году Стародубский полк просил о назначении полковника «из великороссийских персон», боящегося бога, и «их вольностей хранительного мужа», ибо от предыдущего полковника Жураковского много претерпевал горя. Поначалу россияне назначались в некоторые города комендантами. Этот этап служил как бы подготовкой для дальнейшего назначения их полковниками. Так, один из них, Стародубский комендант Кокошкин, согласно прошения полчан, был назначен 23 октября 1723 года на должность Стародубского полковника. Ему была дана характерная инструкция, в которой резко подчеркивалось, чтобы он не поступал так, как поступали полковники-украинцы. В этой инструкции украинская старшина и полковники рисуются очень темными красками.
Таким образом выходит, что первые полковники-россияне на Украине появились благодаря собственным просьбам украинцев. Бесспорно, это было результатом широко проводимой агитации в поддержку действий российского правительства, осуществляемой распределенными по городам российскими комендантами. То, что украинцы так легко агитации этой поддавались, говорит о том, как хорошо российское правительство посеяло классовую вражду на Украине, как умело использовало ее для погибели украинского автономного строя.

XI

Одним словом борьба Полуботка закончилась поражением украинской старшины. Именно с этого времени она начинает терять свое лицо, свое влияние, свое политическое положение правящего класса и постепенно сливается с великорусским дворянством, разделяя его историческую судьбу.
Другим следствием этого поражения явилось уничтожение на Украине автономного устройства общественной жизни. Старшину сменили на управленческих постах российские администраторы. Дважды создавалось впечатление, что автономный строй оживал на какое-то время – при гетманах Апостоле и Разумовском, но это было случайным явлением в развитии на Украине российской политики. Кроме того, общественные отношения претерпевали такие резкие изменения после Полуботка на всей Украине, что говорить даже о возможности возрождения автономии не приходится. Возникало что-то новое, переходное, отдаляющееся все больше и больше от пережитого старого, на которое оно стремилось походить более по форме, нежели по сути.
Поражение Полуботка и старшины не принесло пользы и народным массам, казачеству, поспольству, вражду которых к старшине так умело использовало российское правительство, положение их тоже ухудшилось. Они не получили никакого определенного статуса, который бы мог позволить им принимать активное участие в социальных процессах. Да это бы и противоречило той централистской политике, проводить которую они помогали, не ведая того, российскому правительству. Формально казачество теперь было отмежовано от селянства, а это последнее все больше стало приобретать черты великорусского крестьянства, что, в конце концов, и привело его к обезземеливанию, разорению и полному сливанию с российскими крепостными.
Смерть Полуботка не внесла никаких решительных изменений в ход вещей, но оно вырвало из жизни, без сомнения одного из самых энергичных людей своего времени, человека, бесспорно, огромной воли и выдающейся, среди всей украинской старшины, смелости. Для своей борьбы ему удавалось все-таки разобщенную и рассредоточенную старшину объединять на какое-то время, он умел активизировать их национальное самосознание и вел за собой как был способен, как мог. Связанный со старшиной своей принадлежностью к правящему классу, он защищал и отстаивал ее интересы, но, как это чаще всего и случается в разделенном на классы обществе, большая часть этих интересов приобретала государственный характер. Не было на знамени Полуботка какого-либо определенного политического лозунга, не было единой программы. В борьбе своей он выступал лишь как упорный консерватор, желающий сохранить тот автономный строй и те общественно-экономические и классовые отношения, которые существовали тогда на Украине. И видеть в Полуботке исключительно эгоиста, преследующего лишь собственные эгоистические цели – значит грешить против истины.
Не таким его представляли себе и потомки того поколения, к которому принадлежал Павел Полуботок. Они воспели его, как героя, возглавившего отважную борьбу с российским правительством за спасение Отчизны.
Имел широкое распространение такой устный рассказ. Когда заточенный в крепость Полуботок заболел, и Петр I, прослыша об этом, прислал ему врача, Полуботок отказался того принять. «Зачем мне жизнь, когда я не могу быть полезным родному краю?» После этого Петр сам навестил Полуботка в крепости и попросил принять услуги лекаря. «Нет, Государь, – отвечал полковник, – Ты не в силах уже вернуть мне жизни, угасающей во мне. Скоро Петр и Павел предстанут на одной доске пред Праведным Мздовоздаятелем. Он рассудит их дела».
Теперь об этих делах судит история. Двести лет минуло с того времени, как умер Полуботок. Воспоминая о тех временах и о его смерти, мы можем сказать, что это грустный юбилей. На Украине тогда воцарились централистские принципы правления, преодоленные только в наше время. Кроме всего прочего Полуботок боролся и за то, чтобы не допустить этого воцарения. Он проиграл свою борьбу, но не следует историкам всю вину за ту эпоху валить на одного Полуботка. Он был просто сыном своего времени, но, безусловно, сыном выдающимся.

XII

Минуло более десяти лет со дня смерти Полуботка. Много перемен произошло за это время на Украине. Упразднена была Малороссийская Коллегия, против которой так отчаянно боролся Полуботок, возобновлено было гетманство, которое он так отстаивал, и соперник Полуботка Даниил Апостол принял гетманское правление. Оставался на гетманской вершине, правда, Апостол недолго, вскоре он умер. И гетманство после его смерти вновь было отменено. Стали уже забывать о Полуботке и о его борьбе, но в 1737 году неожиданно возникло дело, по поводу которого учинено было следствие, потревожившее память Черниговского полковника.
Было это во времена страшной бироновщины.
На стародубщине имелся небольшой мужской монастырь, называемый Каменским. Основан он был еще при гетмане Самойловиче, но окончательно построен и населен при Мазепе, благоволившем Каменскому монастырю. Именно Мазепа своим универсалом наделил монастырь маетностями. После гетмана Мазепы и Скоропадский и Полуботок не теряли монастырь из виду и были щедрыми его благодетелями.
Летом 1737 года в Каменский монастырь по поручению черниговской архиерейской кафедры приехал поп Ромацкевич с дьяком Ефимом Федоряченко, приехали для сбора штрафов с тех лиц, что не бывали на исповеди.
Ромацкевич человеком был склочным, любителем выпить. Уже вскоре по приезде он поссорился с монахами монастыря. И чтобы досадить им, попытался раздуть политическое дело, благо, что случай такой представился.
Как-то в отсутствие Ромацкевича, дьяк Федоряченко, прибывший с ним, осматривал монастырскую церковь. Сопровождал дьяка местный пономарь, монах Тит. Он и обратил внимание дьяка на икону Успения Пресвятыя Богородицы, на лики, нарисованные рядом с образом богородицы.
– Смотри-ка, – говорил он. – Вот тут, выше образа нарисованы четыре персоны. Первая – это царь Петр I, вторя – Петр II, третья – гетман Мазепа, а четвертая – это полковник Полуботок.
Дьяк тут же поделился узнанным с Ромацкевичем. Тот пожелал ознакомиться с иконою самолично. И когда стал ее рассматривать, высказал неодобрение свое по поводу нарисованных посторонних персон.
– Что это за персоны изображены? – спросил он монаха Тита.
– Жаль, что тебя не было, когда писался этот образ. А то бы ты дал указания как писать иконы. И вообще, не твое это дело, – ворчливо ответил старик-пономарь.
Вернувшись в Стародуб, Ромацкевич незамедлительно подал донос в полковую канцелярию, – мол, содержится в Каменском монастыре подозрительная икона и изображены на ней Мазепа и Полуботок.
Поначалу на донос не обратили внимания. На Украине, как это известно, всегда был обычай помещать в церквях портреты ктиторов и фундаторов храмов. Изображение благодетелей на иконах тоже не было редкостью. Потому никого и не удивило наличие подобной иконы в Каменском монастыре.
За напрасный донос Ромацкевича взяли за караул, поместили в тюрьму и прописали ни много ни мало пятьсот розог.
– За что? – взмолился поп.
– За то, – отвечали ему откровенно, – чтобы по чужим церквям чего не надо не высматривал.
Не остудило наказание Ромацкевича, напротив, воодушевило. Как только его выпустили на свободу, он тут же принялся строчить донос в Синод. И нужно полагать, что этим он не ограничился, написал подобные же кляузы во все правительственные инстанции. К делу привлечено было внимание сразу и Синода, и Сената, и Генеральной канцелярии министерского управления, которая правила тогда на Украине вместо гетмана.
Особое значение дело приобретало из-за того, что фигурировало в доносах имя гетмана Мазепы.
Для проведения следствия из Петербурга прислали на Украину лейб-гвардии майора Шипова. Немедленно начались допросы. Главной задачей следствия было выяснение, действительно ли над иконным образом Успения Богородицы изображены персоны «изменников» Мазепы и Полуботка. В протоколах следствия в вопросах и ответах свидетелей иначе, нежели изменниками лица эти не назывались.
Большинство свидетелей давало уклончивые показания на прямые вопросы майора Шипова. Кое-кто из вызванных вместо Мазепы признавал в изображенном Скоропадского. И Шипов долго и настойчиво старался выяснить, кто же все-таки на иконе запечатлен – Мазепа, или может быть Скоропадский? Для этого были разысканы и на допрос доставлены генеральный подскарбий Андрей Маркович, генеральный войсковой судья Забела, генеральный есаул Федор Лысенко, которые лично знали и Мазепу, и Скоропадского, и Полуботка. Все они засвидетельствовали под собственноручными подписями, что «никто из изображенных на иконе персон нисколько не похож ни на гетмана Скоропадского, ни на изменника Мазепу, ни на полковника Полуботка. Скоропадский был сухощав. Мазепа был волосом рыжеват, длиннолиц и бородат. А полковник Полуботок был дороден весьма и волосом рус».
Следствию удалось выяснить, что писал икону черниговский иконописец Яким, уже покойный, и что оплачивала работу жена полковника Полуботка. Проведено было расследование итого, на ком был женат полковник Полуботок. Выяснилось, что в браке состоял он дважды. Первою его супругою была племянница гетмана Самойловича Ефимия Васильевна, преставившаяся году в 1717-ом. Второй женой была Анна Романовна Лазаревич, вдова войскового товарища Жураковского. Установлено было, что вторая жена Полуботка никакого отношения к иконе не имела и иметь не могла. Ибо на обратной стороне иконы со всей отчетливостию означен год написания ее – 1716-й, а женою полковника Анна Романовна стала в 1719.
Несмотря на все старания, следователю так и не удалось выяснить, кто же именно изображен на иконе. Главным свидетелем по делу проходил старый монах Тит, а он майору из Петербурга объяснял дело так: ... уже давно, мол он при монастыре, и при церкви его. Много раз приходилось видеть ему, как у иконы Успения Богородицы останавливались разные украинцы, проездом посещавшие монастырь. Некоторые из них, разглядывая икону, разговаривали между собой, и называли изображенными Петра I и Петра II, гетмана Мазепу или гетмана Скоропадского (кого именно, он разобрать не мог) и полковника Полуботка. Но вот кто именно из проезжих и когда вел такие разговоры, вспомнить он, Тит, за давностью прошедшего времени не мог…
Таким образом никакой политической подоплеки следствию выудить не удалось. Лишь потревожили тень Полуботка. Но это обстоятельство подтверждает, что в определенных кругах после смерти полковника Полуботка на него смотрели, как на «изменника», которого можно было ставить в один ряд с Мазепою.
Чем закончилось дело об иконе, мы не знаем. Копия иконы была востребована в Петербург, в Синод, и судьба ее неизвестна…

Академик Н. Василенко, Киев, 1924 год

---

"предыдущая глава"

"следующая глава"